Рене-Виктор Пий - Обличитель

Когда я очнулся, я обнаружил, что нахожусь в своем кабинете. Меня окружали Мастерфайс, Ронсон, Рустэв, Рюмен и один из сторожей.

— Что случилось? — спросил я слабым голосом.

— Бедняга, — сказал Ронсон, — вы свалились с лестницы, видимо от усталости и волнения. И рассекли себе висок.

— Висок? — повторил я, приходя понемногу в себя, и, ощупав голову, обнаружил повязку.

— Это не опасно, — сказал Мастерфайс, — но вы сильно ударились правым виском. Благодаря мсье, — прибавил он, указывая на Рюмена, — мы отыскали здесь аптечку и наложили вам повязку Вельпо. Пожалуйста, выпейте, и вам станет лучше.

Он протянул мне стакан с виски и заставил сделать глоток. Голова у меня была тяжелая, но не болела. Повязка Вельпо напомнила мне Арангрюда, теперь я, вероятно, стал похож на него. Мысль эта была мне неприятна.

— Сколько времени я был без сознания?

— Около двадцати минут, — сказал Рюмен.

— Каким образом вы все здесь оказались? — спросил я.

— Сен-Раме пришла в голову мысль пригласить сюда похоронное бюро за счет предприятия, — объяснил Рустэв, — и они взяли все хлопоты на себя.

— Кто предупредил персонал?

— Все тот же Сен-Раме, — сказал Рюмен, — и правильно сделал.

— А я и не говорил, что я против, — вздохнул я.

— Чувствуете ли вы себя в силах участвовать в совещании? — спросил Мастерфайс.

— В каком совещании?

— Сен-Раме, Ронсон, Рустэв, этот мсье Рюмен и я решили собраться, чтобы обсудить ситуацию. Мы ждем Сен-Раме; он провел полночи в больнице и теперь должен скоро приехать.

— Я чувствую себя неплохо, — сказал я, — и через четверть часа буду в полном порядке.

— Отдохните еще, а мы снова спустимся в зал, чтобы принять участие в этом бдении возле тела усопшего, раз уж его привезли сюда… — И Мастерфайс безнадежно махнул рукой. — Как только приедет Сен-Раме, мы пошлем за вами. Хотите, я погашу свет?

— Нет, — сказал я поспешно, — не надо.

Они ушли. Я встал, открыл дверь кабинета, прошел в туалет и посмотрел на себя в зеркало. Они кое-как замотали мне голову огромным бинтом. Если бы не моя чрезвычайная бледность и не этот нелепый тюрбан, я выглядел бы вполне прилично.

Освежившись холодной водой, я вернулся в кабинет. Неужели Сен-Раме действительно отдал подобное распоряжение? Это казалось мне маловероятным. Однако скоро он сам все объяснит. Но что меня особенно смущало, это присутствие на совещании Рюмена. Если бы события развивались нормально, можно было бы ничего не опасаться. Но если мы признаем, что в течение тридцати шести часов предприятие было ареной странных и необъяснимых действий, Рюмен не преминет потребовать создания официальной комиссии по расследованию, в которую войдет, естественно, и он сам. В таком случае невозможно предугадать, к чему это может привести. Рюмен способен поднять по тревоге служащих управления, а в случае необходимости — и рабочих заводов, если ход событий покажется ему подозрительным и небезопасным для персонала. Словом, я был убежден, что этого нужно избежать. Беда в том, что история со свитком, трещина в здании и необычные последствия смерти Арангрюда способны вызвать смятение, а возможно, и панику, справиться с которой уже будет не в силах ни дирекция, ни персонал. Значит, если тут кроется злой умысел, надо разоблачить злоумышленника или злоумышленников, если же злого умысла нет, нужно умалить значение событий, обратить все в шутку, посмеяться самим, а главное — рассмешить сотрудников. Я сидел в глубоком раздумье, когда открылась дверь и Ронсон сообщил, что совещание в кабинете Сен-Раме началось. Я уже вновь обрел хладнокровие и взглянул на часы — было четыре часа тридцать минут. Вскоре тысяча сто служащих заполнят здание. Мы должны принять тщательно продуманное решение, в противном случае фирму «Россериз и Митчелл-Интернэшнл» захлестнет волна истерии.

Мне сразу не понравился характер этого совещания, оно приняло такой оборот, который, на мой взгляд, не предвещал ничего хорошего. От меня не ускользнуло, что присутствие профсоюзного лидера мешало взаимопониманию, той непринужденности, какая обычно царит на совещаниях дирекции. Я говорю о настоящих совещаниях, а не о так называемых советах дирекции, на которых собираются высшие руководители. Я понимал, что Сен-Раме раздражен: стало ясно, что слухи об инцидентах, пусть даже и незначительных, широко распространились и что благодаря Рюмену весь персонал оказался замешанным в эти дела. Отрицать существующую реальность, вести себя так, словно речь идет о каком-то радостном для всех событии, я считал неуместным. Итак, генеральный директор с чопорным видом открыл совещание: