Меша Селимович - Избранное

— Я думаю о том, какой я счастливый.

— Почему именно сегодня?

— Я часто об этом думаю.

— Счастливый, несмотря ни на что! Несмотря на что?

Всегда она загоняет меня в угол, ничего от нее не скроешь. Лучше и не пытаться.

Я признался, что Рамиза посадили в крепость и что Авдага мне сказал об этом еще вчера.

— Зачем ты скрыл от меня?

— Не хотел тревожить.

— Я сразу поняла, что ты что-то скрываешь.

— Как?

— Ты какой-то особенно ласковый, когда тебе тяжело. Точь-в-точь ребенок, когда ему страшно и он ищет защиты.

— И знаю его плохо, а все равно жалко. Ведь никто и пальцем не пошевельнет в его защиту.

— Кто что может сделать?

— Никто ничего не может. А он там надеется: поднимутся люди, станут требовать, чтоб его освободили.

— Не думаю, он все понимает.

— А что, если мне пойти к Зафрании и попросить за него?

— Почему тебе? Он немедленно спросит: «А ты кто ему?»

— И друзьями мы не были, а такое чувство, что были. Никого у него нет.

— Ему не поможешь, а себе навредишь.

Она говорит это нехотя, тоже совесть мучит, но говорит, чтоб удержать меня от опрометчивого поступка. И продолжает:

— Ничего не попишешь, сам виноват. Против них речи держал.

— Не выпустят его.

— Не думай больше о нем.

— Не буду. Какой толк думать?

Бесцельно, бессмысленно, бесполезно. Так запугали, что мы даже милосердия не решаемся просить! Никто за него и слова не скажет.

А я что могу?

Ни фамилии, ни дела, ни положения, ни богатства, ни семьи — ровно ничего за мной не стоит. Чем мне заклинать? Состраданием? Кому какое дело до моего сострадания?

И во имя чего? Во имя несуществующего долга совести, во имя спасения человека, которому я ничем не обязан и вине которого нет прощения.

Не хочу думать о невозможном.

Не хочу думать о Рамизе.

Сели завтракать; что я ел, не знаю. Тияна смотрела на меня, как на больного, пряча свою тревогу за натужной улыбкой. Я сказал, что пойду пройдусь.

— Лучше бы тебе дома посидеть.

— В полдень в мечети какое-то собрание. Зафрания велел мне прийти.

— Зачем?

— Не знаю.

— А что за собрание?

— О Рамизе вроде. Не знаю.

— Только, пожалуйста, молчи, ничего не говори! Обещай мне!

— Да не буду, что я могу сказать! Будь моя воля, я и не пошел бы.

— Ох, боже мой, этого еще не хватало! Как кончится, сразу возвращайся. Да, вчера вечером тебя спрашивал Осман Вук. Зачем, не сказал.

О нем я вовсе позабыл.

Влажные крыши, влажные заборы, влажные улицы, прохладный воздух, синее небо, молодое солнце.

Не знаю как, но я вдруг забыл обо всем, шагаю себе будто по росе, по свежей воде, по зеленому лесу, в жилах струится искристая кровь, меня охватывает тихая беспричинная радость, все во мне светло и ясно, как в горном ключе.

Не хочу думать о Рамизе.

Который сейчас час?

Не хочу думать. До полудня.

До полудня.

Я пытался забыться, думать о чем-нибудь постороннем. Или тело мое взбунтовалось против кошмара, который ему навязывал разум? Тело умнее разума, оно хорошо себя знает, знает, что ему надо, чего не надо, даже то знает, чего мы не знаем. Тело как трава, как косуля. Не знаю, к счастью это или к несчастью, что нельзя слушаться только голоса тела?

А в полдень ни от чего уже не уйдешь. И, подумав об этом, я снова почувствовал вялость в ногах и сумятицу в мыслях.

И опять я мучаюсь и не вижу никакого выхода.

Не такие уж умные мысли бродят в моей голове, и мучения не такие уж тяжкие, но очарование утра пропало.

Не хочу думать о Рамизе, а думаю. Не могу иначе.

Я убежал от него в блаженную райскую обитель, но лишь на мгновение стал травой, косулей, здоровым телом. Больше не хочу. Предпочитаю быть безумцем, пекущимся о том, что его не касается, чего он не в силах изменить и что от него так же далеко, как звезда в небе.

Сделать я ничего не в состоянии, только думаю.

Это я могу себе позволить. С мукой думаю о хорошем человеке, который в крепостном каземате ожидает смерти. Потом постепенно забуду. Как и многое другое. Мало-помалу я превращусь в груду истлевших горестей, жалости, стыда, мертвых заклинаний, оскорбленного самолюбия и весь этот смрад с годами стану называть опытом. Я уже чувствую, как от нее разит, еще чувствую, потом я уже не буду замечать смрада.

Я ушел из дому, чтобы с кем-нибудь встретиться, поговорить, расспросить, что-нибудь услышать. Однако ни с кем не встретился, ни с кем не разговаривал, ничего не услышал. С кем встречаться, о чем и зачем разговаривать? Никто ничего не знает, никого это не касается, и слова ни от кого не услышишь. А если и услышишь, так знакомое: не лезь не в свое дело!