Анатолий Андреев - Машина

На следующий же день, пока Фросин ходил на колонку за водой, Вера Игнатьевна спросила Алию, не было ли чего промеж ней и Фросиным. Она при этом ужасно стеснялась. Алия неуклюже соврала, что не было. Мать обрадовалась и, понижая голос до шепота, рассказала, как соседская Надька нынешней весной вышла замуж за агронома, а через месяц родила девочку. И в голосе ее, и в лице читалось нескрываемое осуждение. Алии не было стыдно ни за то, что соврала матери, ни за то, что у них с Фросиным было все, что только может быть. Она даже не посочувствовала Надьке, которую все осуждали — то, что произошло с Надькой, не имело никакого отношения к ним с Фросиным, ничего ей не напоминало. Того, что связывало ее с Фросиным, никогда не было на Земле, нет и ни с кем никогда не случится.

На третью ночь Алия не выдержала. Не дыша, замирая от страха, она прокралась из избы и убежала к Фросину. Он проснулся сразу, словно и не спал, лишь только она легкими босыми ногами пересекла двор. Она вернулась в дом под утро и постыдно проспала. Мать хотела было разбудить ее, но уступила настояниям смущенного Фросина, а более — умилению, которое охватило ее при виде сладко спящей и показавшейся ей совсем девчонкой, дочери, по губам которой бродила во сне легкая счастливая улыбка.

Проснувшись, Алия устроила скандал. Она радостно кричала:

— Почему это вы меня не разбудили? Это нечестно, я из-за вас все утро проспала! — Как будто ей необходимо было срочно что-то делать.

Мать была счастлива в своем неведении. Мир и радость поселились в доме. И когда Алия днем отковыряла с окна в своей комнате засохшую замазку и сдобрила растительным маслом петли, чтобы рама не скрипнула, распахиваясь ночью, ей впервые стало совестно обманывать мать. Но она не могла остановиться и тайком даже от Фросина, подтащила к окну чурбак, чтобы ночью легче было забраться в дом, возвращаясь в свою узкую девичью постель.

А вечером они пошли в кино. Они смотрели чудесный фильм. Возвратясь, они сидели в сумерках на крыльце было тепло, но Фросин обнял ее за плечи, а потом Алия забралась к нему на колени и угрелась, и они сидели, не шевелясь, слушая тишину и не замечая, как темнота густеет и все ярче становится квадрат электрическоого света из окна.

Они прислушивались к озадаченному писку одинокого комара, который никак не мог отыскать их в темноте и кружил, то приближаясь, то отдаляясь, а может быть, это были разные комары, прилетавшие поочередно. Ни Алия, ни Фросин не расслышали легких шагов Веры Игнатьевны, вышедшей в сенки и в открытую дверь увидавшей их. Она тихонько вернулась обратно и легко всплакнула, собирая

на стол. Затем она позвала их негромко, и они услышали ее голос. Внезапно, словно прорвав плотину, до них донеслась относительная тишина людского поселения — с отдаленным шумом мотора, с долетающими откуда-то музыкой и голосами, заполошным криком телевизора в соседних домах.

Войдя и жмурясь от света, они разглядели не обычный нехитрый ужин, а нечто большее, хотя большее-то заключалось всего-навсего в стоявшей посреди стола бутылке «белого вина». Эта бутылка водки была распечатана и недопита в день приезда. Алия подбежала к матери, полуобняла ее: «Ой, мам...»,— скользнула в комнату к серванту, за рюмками.

Они уселись и налили. Алия незаметно касалась под столом своей ногой ноги Фросина. Он чувствовал ее горячее бедро так, словно не было материи. Это было приятно, но не будоражило. Было просто хорошо сидеть за столом и чувствовать рядом Альку. Он взялся за рюмку, и все повторили его жест. Он сказал:

— Вера Игнатьевна, а ведь я у вас заберу Алию.

На минуту повисла тишина, легкая, как этот вечер. Мать молчала, потому что он еще не все сказал. И Фросин продолжал:

— Мы с Алией любим друг друга и решили пожениться.

Мать уже поняла, знала и ждала этих слов. Услышав их, она улыбнулась дрожащими губами и подняла рюмку. Она хотела что-то сказать, но не смогла или не стала, только закивала головой и выпила.

Мать все же не освоилась окончательно с новостью. Чтобы справиться с ней, она заговорила о том, что надо как-то посвататься, или еще чего... Она сама не знала — чего... Алия тоже не знала. Ее разбирал смех и было жалко маму, которая вдруг стала потерянной и беззащитной. Маму, которая всегда, сколько помнила себя Алька, была взрослой, знающей, что и как надо делать... Маму, которая всегда могла помочь и защитить... И вдруг увиделось и осозналось, что мама постарела и настал черед заботиться уже о ней, помогать ей и защищать.