Анатолий Андреев - Машина

Алия громко хмыкнула. Фросин открыл глаза. Она вытаскивала из шифоньера чайные чашки. Фросин смущенно улыбнулся ей в спину. В улыбке крылся легкий вызов — конечно же, им там не место, ну и что? И ничего смешного...

Он не заметил, что Алия не спрашивает, где что лежит. Она не задумывалась — где. Она просто шла и брала вещь, сверхъестественным, свойственным лишь кошкам и женщинам, чутьем угадывая, какую дверцу надо открыть, чтобы безошибочно найти искомое.

А день уже кончался. Вступал в свои права воскресный вечер. Спокойный уют приглушенно утверждался в квартирах — и по соседству, и наверху, и в домах напротив. Фросин встал, прошел к окну, откинул занавеску, закурил, глядя в стекло. Дым уносило в форточку. Стекло было двуликим и услужливым. Оно могло показать что угодно, только знай, как в него смотреть. Если всмотреться вдаль, то видны разноцветные окна домов и ясно, что такое же разноцветье и здесь — справа, слева и внизу, только его можно рассмотреть лишь оттуда, из тех электрических теплых прямоугольников. Если же перевести взгляд, то, кроме своего силуэта и красной точки сигареты, светофорящей в глубине окна, можно увидеть худенькие прямые плечи и шевелящиеся под тонкой тканью платья лопатки — Алия перетирает чашки, и чувствуется, что руки ее действуют сами по себе; механически, а мысли разбрелись...

Рационалист Фросин видел все сразу. Это было противоестественно — не может быть здесь, в комнате, чужих, своим светом высветленных окон. Так же, как не может быть там, в пустой темноте ночного пространства, узкой спины с затаенно угадывающейся под шелком запретной тугой полоской лифчика.

От этой равнодушной раздвоенности тронутого морозом стекла Фросину стало нехорошо. Мохнато пробежало по спине недоброе предчувствие. Чтобы прогнать его, надо было немедленно что-то сделать, и Фросин повергнулся, помолчал, глядя в такую уже знакомую, худенькую впрямую спину, и грубовато, старательно избегая готовых прорваться сентиментальных интонаций, пошутил:

— Будет тебе стараться-то. Или ты это для меня? Так я тебя и без того замуж возьму, хоть бы ты и совсем ничего не умела по дому...

Тонкое пение фарфора под льняным полотенечным прикосновением оборвалось. Оно было чуть слышным, скорее воображаемым, но отсутствие его показалось оглушительным.

Это была нехорошая шутка. Глупая. Грубая. Она покоробила Алию. Причем здесь «замуж»? Нельзя так говорить, шутить так нельзя, ведь этим можно спугнуть то нежное и мягкое, что обволакивает их с Фросиным, несет и качает, влечет их друг к другу. Так можно все испортить.

Прошло три недели с тех пор, как Фросин чуть ли не силой привел себя к общежитию. Они пролетели незаметно. Каждый день был растянут в вечность. Дни, как и связывающие их ночи, скрепили Фросина с Алией неотвратимостью встречи и жадным стремлением видеть друг друга, быть рядом, вместе. Это было время узнавания друг в друге давно ожидаемого, радостного открытия мельчайших душевных движений, про которые заранее знаешь, какими они будут, и чувствуешь тихое удовлетворение, убеждаясь, что они именно таковы.

Эти три недели были полностью, счастливо заполнены. В них было все. И только одного в них не было — ни Алия, ни Фросин ни разу не заговорили о будущем. Его еще не было, будущего. Было нескончаемое, вечное, непрерывающееся настоящее. И первые же Фросинские слова о будущем, как робко произнесенное вслух заклинание, вызвали духа — будущее появилось здесь, опахнуло лица краем своего крыла. Все затихло, перестали стучать сердца и часы — время дрогнуло и остановилось, и помялось внезапно и отчетливо-резко, что настоящее имеет свой конец, границу, предел — там, где оно переходит в будущее. Оно, еще не сбывшееся, может оказаться лучше сегодняшнего, но все же оно будет другим, не тем, что есть сейчас, и в тревожном ожидании этого будущего прервалась связь времен. Прервалась и вновь возобновилась звонком у входной двери. Фросин пошел открывать. Время заспешило своим обычным ходом, двинулись в небе по своим орбитам планеты и прочие звезды, побежали вновь по проводам маленькие упругие электрончики, из прихожей послышались голоса. Алия отстранилась от стола, окинула его быстрым оценивающим взглядом, пересекла комнату и опустилась на тахту — не хозяйка, а тоже гостья.

Шубины вошли, внося с собой морозное оживление и доброжелательное любопытство. Сергей, знакомясь, двумя сухими горячими ладонями охватил утонувшую в них руку Алии. «Очень приятно!» — и стало видно, что действительно приятно. Было совсем не поздно, и вечер был весь впереди. Звуки Фросинской шутки про женитьбу давно рассеялись хаотическим движением молекул газов, составляющих воздух. След ее остался только в сознании, там, где ничего не теряется и рано или поздно возникает вновь.