Э. М. Хоумс - Да будем мы прощены

Мы с Пэт счастливы сознанием, что каждый полученный нами цент честно нами заработан и на самом деле наш. Я должен об этом здесь сказать: да, у Пэт нет норкового манто. Но у нее есть манто из приличной республиканской ткани. И я всегда ей говорю, что она в любой одежде красива.

Никсон этого человека был более темным, более зловещим, чем я позволял себе воображать. Расстроенный собственной наивностью, я задумываюсь: могу я себе позволить, зная то, что теперь мне известно, все еще любить Никсона так глубоко, как я его люблю? Могу я смириться с тем, что он был так порочен, так непонятен, с такими огромными расколами и противоречиями в собственной личности, в верованиях, в морали? Есть ли такой политик, который не продал бы десять раз душу еще до того, как стать президентом? Загадочный человек в лифте сказал мне то, чего я не хотел слышать, и я на каком-то уровне чувствовал, что это может оказаться правдой. Абстрактно это могло ощущаться как поворот, уводящий от цели, но конкретно я чувствовал, что РМН становится более близким мне, куда более человечным. Он явно не был ни первым, ни последним, кто нечетко видит границу между исполнительной властью и воображаемой сверхвластью – просто он оказался той редкой птицей, что документирует себя подробнее других.

Я прошу Чинь Лан достать рассказ «Ах, чтоб тебя!», чтобы еще раз посмотреть.

Цитата оттуда:

«Если бы люди имели понятие о том, что происходит, они были бы потрясены, более чем потрясены – они бы захотели, чтобы случилось что-нибудь – потому что никто ну ни капли не хочет, чтобы правда вышла наружу, она была бы губительна для всех нас».

– Чтоб тебя, это погубило бы страну!

«Все, что вы знаете или думаете, что знаете, или что кто-нибудь, кого вы знаете, думает, что знает, – так вот, сделайте так, чтобы все это забыли. Есть способ так сделать, и нужно так сделать, чтобы все затихло на время – на то время, которое будет нужно».

– Зашибись, кем он себя считает? Чарлтоном Хестоном в «Десяти заповедях»? Ах, чтоб тебя!..

Я поднимаю глаза и вижу, что в коридоре Ванда болтает с Марселем, который ходит с хромированной почтовой тележкой, развозя почту. Потом я спрашиваю у Марселя, что он знает о Ванде.

– Не слишком много, – говорит он. – Только что она внучка Нельсона Манделы, или Десмонда Туту, или еще кого-то в этом роде… – Он обрывает фразу. – Родилась в Южной Африке, училась в Англии, приехала сюда, продала свои мемуары за три четверти миллиона долларов, – добавляет он, будто взвесил и решил сказать.

– Зачем она здесь работает?

– Поступает в школу права осенью, – говорит он. – А весь аванс отдала на благотворительность.

– Правда?

– Правда, – отвечает Марсель мне в тон и толкает тележку с почтой дальше по ковру коридора.

Подключившись к ресурсу под названием «Сестры-это-делают-сами-для-себя», Черил договорилась, что организатор торжеств и турагент приедут ко мне домой для обсуждения проекта «БМ – Южная Африка». Каждый раз, когда мы об этом говорим, Черил вслух произносит БМ – и я тут же слышу, как мама произносит «БД»: «Ты уже сделал БД?» Или: «Сейчас не могу говорить, мне нужно сделать БД». Или: «У тебя БД регулярно?»

– Нельзя назвать вещи своими именами? – спрашиваю я. – Просто бар-мицва.

– Слишком длинно, – говорит она.

– Тогда пусть будет просто «бар». «Организуем бар», скажем.

– Так ведь это будет сбивать людей с толку?

– Не более, чем сейчас.

Организатор торжеств София приезжает с коробкой принадлежностей под этикеткой «Бар-мицва» и со стуком водружает ее на стол в столовой.

– У меня заготовлены комплекты на все случаи жизни: причастие, бар– или бар-мицва, шестнадцатилетие, помолвка, детские смотрины, праздник усыновления, корпоратив, – для любых событий любой реквизит, от ермолок до летных курток и волшебных ручек с фотографией жениха или невесты: наклонишь ее – и с них спадает одежда. Нарасхват такие ручки. Будем смотреть правде в глаза – людям нравится халява. Настолько далеко зашло, что приезжаешь к кому-нибудь домой на ужин и гадаешь, уходя: «Куда же моя сумка с причиндалами подевалась?»

– Как вы стали организатором торжеств? – спрашиваю я.

– Случайно, – говорит она. – У меня мать была чудесной хозяйкой: цветы на столе, салфетку складывали десятью вариантами. Вы бы ахнули, узнав, сколько людей понятия не имеет, что вилку надо класть слева, и уж тем более, что есть вилки для салата и вилки для десерта… Ладно, – обрывает она себя, зная за собой привычку уклоняться в сторону. – Какие у нас временные рамки?