Маргарет Этвуд - Слепой убийца

Понятия мистера Эрскина о математике были весьма примитивны: от нас требовалось вести домашний учет – складывать, вычитать и вести двойную бухгалтерию.

Его представление о французском сводилось к глагольным формам и «Федре» [56], а также к лаконичным афоризмам известных писателей. Si jeunesse savait, si vieillesse pouvait [57]– Этьен [58]; C'est de quoi j'ai le plus de peur que la peur – Монтень [59]; La coeur a ses raisons que la raison ne connait point [60] – Паскаль [61]; L'histoire, cette vieille dame exaltee et menteuse [62] – Мопассан [63]; II ne faut pas toucher aux idoles: la dorure en reset aux mains [64] – Флобер [65]; Dieu s'est fait homme; soit. Le diable s'est fait femme [66] – Виктор Гюго [67]. И так далее.

Программа по географии сводилась к европейским столицам.

По-латыни – к Цезарю, покоряющему галлов и переходящему Рубикон, alea i acta est [68] ; и ещё к отрывкам из «Энеиды» Вергилия – мистеру Эрскину нравилось самоубийство Дидоны, – и из «Метаморфоз» Овидия – к тем, где боги нехорошо поступали с молодыми женщинами: изнасилование Европы большим белым быком, Леды – лебедем, Данаи – золотым дождём. Во всяком случае, на эти истории вы обратите внимание, иронично улыбался мистер Эрскин. И был прав. Ради разнообразия, он заставлял нас переводить циничные латинские любовные стихи. Odi et amo [69]– вот такие вещи. Он наслаждался, видя, как мы сопротивляемся плохому отношению поэтов к таким же девушкам, в каких нам самим суждено было превратиться.

– Rapio, rapere, rapui, raptum, – говорил мистер Эрскин. – Хватать и нести. Английское слово rapture происходит от того же корня. Упадок. – Хлоп линейкой по парте.

Мы учились. Учились, вынашивая планы мести, – мы не давали спуску мистеру Эрскину. Больше всего на свете ему хотелось нас стреножить, но такого удовольствия мы старались ему не доставлять. Он великолепно научил нас обманывать. Мошенничать в математике непросто; зато мы целыми вечерами просиживали в дедушкиной библиотеке, списывая свои переводы Овидия с набранных мелким шрифтом старых многословных переводов выдающихся викторианцев. Уловив смысл отрывков, мы переписывали их попроще, Нарочно делая несколько ошибок, чтобы не вызвать сомнений в своем авторстве. Впрочем, мистер Эрскин в любом случае исчеркивал наши переводы красным карандашом и писал беспощадные замечания на полях. Латынь мы изучили не очень хорошо, зато прекрасно научились водить за нос. Еще нам ничего не стоило скорчить отсутствующую или оцепенелую рожу, словно нам только что накрахмалили мордашки. На мистера Эрскина лучше было не реагировать – главное, не вздрагивать.

Какое-то время Лора держалась настороже, но физическая боль – её собственная боль – большой власти над ней не имела. Лора оставалась рассеянной, даже когда мистер Эрскин на неё орал. Орал он не очень громко. Лора разглядывала обои с розочками и ленточками или смотрела в окно. Она научилась мгновенно отключаться: сейчас она с вами, а в следующее мгновение где-то далеко. Или, скорее, вы где-то далеко: она отпускала вас, словно мановением волшебной палочки, будто это вы исчезали.

Мистер Эрскин такого обращения не выносил. Он тряс Лору – кричал, что приведет её в чувство. Ты не Спящая Красавица, вопил он. Иногда толкал её в стену или стискивал ей горло. Когда Лору трясли, она закрывала глаза и вся обмякала – это учителя злило ещё больше. Сначала я пыталась вмешиваться, но толку не было. Мистер Эрскин просто отшвыривал меня ударом вонючей твидовой руки.

– Не зли его, – просила я Лору.

– Дело не в этом, – ответила Лора. – Он вовсе не злится. Просто хочет запустить руку мне под блузку.

– Никогда за ним не замечала, – сказала я. – Зачем ему?

– Он это делает, когда ты не видишь, – объяснила Лора. – Или лезет под юбку. Ему нравятся трусики. – Лора говорила спокойно, и я решила, что она все выдумала или не так поняла. Неправильно поняла, что делают руки мистера Эрскина, их намерения. Слишком уж неправдоподобно. Мне казалось, взрослым мужчинам такое не пристало и вообще не интересно – Лора всего лишь маленькая девочка.

– Может, рассказать Рини? – нерешительно предложила я.

– Она, наверное, не поверит, – сказала Лора. – Ты же не поверила.

Но Рини поверила или предпочла поверить, и мистеру Эрскину пришел конец. Рини не вызвала его на дуэль: мистер Эрскин обвинил бы Лору во вранье, и дела пошли бы ещё хуже. Спустя четыре дня Рини вошла в кабинет отца на фабрике с пачкой контрабандных фотографий. В наши дни они вызывают разве что лёгкое недоумение, но тогда это был скандал: женщины в черных чулках с похожими на пудинги бюстами, что вываливались из бюстгальтеров; те же самые женщины совсем без одежды в вывернутых позах и с раздвинутыми ногами. Рини сказала, что нашла эти снимки у мистера Эрскина под кроватью, когда подметала в комнате: неужели такому человеку можно доверить юных дочерей капитана Чейза?