Василий Аксёнов - Весна в Ялани

Коля уснул.

Проснулся Коля. В доме тихо. В солнечном свете пыль, и та как будто сон его боялась потревожить – висит бездвижно. Солнце светило в левое окно, когда ложился, теперь его он видит в правом. Оно его и разбудило – защекотав своим лучом.

Проспал центральное… Как в детстве.

Пробыв в лесу, прожив в балке почти четыре месяца, режим нарушил. Днём может спать, а ночью – ни в одном глазу.

Надо налаживать, а то… как-то не это… Ночь-то для сна, не для блужданий.

Встал Коля. Выключил телевизор. Вышел в прихожую.

Мать, повесив на плечо полотенце, приклонившись на здоровую ногу и глядя задумчиво в окно, которое выводит взгляд её на огород, моет на кухне посуду. Моет, тут же вытирает и составляет чашки в буфет- посудник с настежь распахнутыми дверцами, а ложки складывает в выдвинутый ящик. Её как будто здесь и нет – не брякнет, не звякнет, не булькнет водой.

– Проснулся, – говорит, увидев сына. – Мы отдохнуть тебе не дали.

– Да я особенно не уставал, – говорит Коля.

– Ну как же… в лес ходил, воротца вон наладил. И там, у Луши, чё-то делал, а не сидел же сложа руки.

– Кто это… были? – спрашивает Коля.

– Эти девчонки-то?.. Из педучилишша, – отвечает Галина Харитоновна. – Или из школы. Не поняла я толком-то, глухая.

– И чё им надо было от тебя?

– Нас, стариков, опрашивать послали, – говорит Галина Харитоновна. – Перед Победой, перед праздником. Есть будешь? Время-то, проголодался… А для чего им надо это, я не знаю. Эту какую-то там… Память.

– Маленько буду.

– Счас разогрею. Потерпи.

– Да я… нормально, – говорит Коля. – От голода не умираю.

– Ну всё равно… К тебе за штору заглянула, – говорит Галина Харитоновна, снимая с плеча полотенце и вешая его на гвоздь, – ты вроде спишь, и телевизор-то работат. Но уж не стала проходить, то половицами-то заскриплю, и ты проснёшься, побоялась.

– Да не хотел… а задремал.

– Ну дак и ладно.

– Ночью зато потом не сплю.

– А это худо. Может, травы какой тебе попить, успокоительной?

– Да Луша чё-то там готовит.

– И я душницы заварила бы.

– Пока не надо.

Собрала Галина Харитоновна на стол. Сама подсела с краюшку на табуретку – не есть, за сыном наблюдать, давно не видела его – соскучилась.

– Ты с хлебом, Кольча. Так-то чё, без хлеба, парень, не насытишься.

– Я с хлебом, мама.

– Да кого там. Ломоть хороший бы отрезал. Ты же мужик…

– Да ем я, ем.

– И на здоровье.

Поел Коля. Суп с мармашелью и с кракадэлками , потом – техтели с гречкой. Чаю попил, с малиновым вареньем. После:

– Спасибо, мама, – говорит.

– Уже наелся? – спрашивает мать. – Чё-то уж быстро… поклевал.

– Наелся. Вкусно.

– Отец любил техтели с гречкой.

– Помню. Пойду, – говорит Коля. – Во дворе уберу.

– Я убирала там… маленько… то уже было не пройти.

– Из стаек выкидаю.

– Надо. То мне с клюкой-то…

Вышел Коля из дому. Постоял в ограде. Покурил.

Весна. Апрель.

Ещё просохнет чуть, приду потом и подмету тут… Поднакопилось за зиму-то… щепы .

На скворечники полюбовался. Обустраиваются в них южане. Северян с боем выселили – воробьёв. Переживут те – не обидчивые. Осенью всё равно займут эти жилища. Летом тепло – гнездись, где хочешь; место любимое, проверенное – за наличниками, куда кошкам не забраться. И сороке не протиснуться.

– Ветки на следующий год уж поменяю. Не получилось нынче, не успел.

Пошёл, накурившись, убирать во дворе.

Убрал. Из стаек выкинул. Поговорил с коровой. С бычком. Тот забодать его пытался – в мае ему исполнится два месяца – пока безрогий.

Тоже вот это… Животина.

– Мать-то твоя кормилица, канешна.

Стоит кормилица и громко дышит; сена поела – переваривает; глядит на Колю свысока, почти надменно – по достоинству.

Ну, дак и это …

Вышел Коля на улицу, за ворота. Сначала в синь небесную насмотрелся, в глазах даже потемнело – от бездонности; после Ялань окинул взглядом. Пусто. Душу стеснило – так, привычно. Всегда бывает, только вспомнишь, какой Ялань раньше была и как тут было, – затоскуешь. С этим теперь и доживать.

Хоть бы собака где – нигде… так опустело, обезлюдело. Тут, в околотке нашем, дак особенно.

На ельник глянул – зеленеет.

Ну, этот вечно.

Сел на скамейку, под черёмухой. Рядом с черёмухой тут, в палисаднике, рябина. И куст калины. Коля с отцом его из леса принесли и посадили маленьким. Когда-то. Теперь разросся. Мать с калиной булочки и шаньги стряпает. Сто лет черёмухе, наверное, не меньше, и помнит многое и многих, и деда с бабушкой, конечно. Ну, лет-то восемьдесят точно. Рябина младше. Но посадил кто тут её, и мать не знает.