Василий Аксёнов - Весна в Ялани

– Это зимой?

– К весне уже… Расположены бараки были улицей. По десять бараков на каждой её стороне. Ишшо была улица, на ней вразброс стояло несколько избушек, в которых жили, вот и называю, Липняковы, Черсуновы, Толстиковы, Бабанины, Ершовы, Александровы, Русаковы, Савельевы. Вскоре построили и ясли, в них нянями работали старушки. Помню Васильеву такую бабу Дуню. Рукосуеву. Как эту звали, уж забыла. Работала там и москвичка тётя Соня Александрова. Отец у неё был военный, знала она, Соня эта самая, немецкий язык, татарский и русский и с татарскими ребятишками на их языке разговаривала. Появилась в Шайтанке и своя школа. Потом построили и больницу, и контору, и магазин. Крыши тесовые. Брёвна для этого пилили пилой вертикальной. В школе было четыре класса, в каждом классе – печь. Учителем был Дубенецкий Алексей Григорьевич. Вместе с ним в Шайтанке жили жена его Елена Васильевна и дочь Виктория Алексеевна. Потом Дубенецкого забрали по пятьдесят восьмой. Мы всё думали, какой он враг, ведь он учитель. В первом классе вела уроки Виктория Алексеевна, дочь Дубенецкого. Помню, заставляла она нас рисовать крючки. А я уже читать, считать умела, от старшей сестры научилась. Не хотелось мне крючки-то вырисовывать. В деревне было три колодца, помню.

– Это в каком уже году?

– Ну, это после, ближе уж к войне… Один колодец был в домике, с печкой, кранами, с валом. Пруд настояшший на болоте вырыли, где мы купались, ребятишки.

Была больница, говорила уж. Фельдшером, помню, работал такой Шерстенюк. Было у него две девочки. Жена вскоросте умерла. Его тоже обвинили по пятьдесят восьмой и увезли вместе с другими. Одна из его дочек, Елена Васильевна, работала потом в школе учителем. В больнице работали и Дубенецкий Алексей Григорьевич, и Драгомерецкий, ветврач…

Задремал Коля. Когда проснулся, слышит:

– Вот и дошла до остальных, – говорит Галина Харитоновна. – Помню фамилии некоторых семей, тоже сосланных в Шайтанку: Лукавых, это были наши соседи, Нечаевы, Лопатины, Марьясовы, Потёмкины, Косых, Бродниковы, Липняковы, Волгины, Карпузовичи, Гурулёвы, Карелины, Рачинские, Евко, Коваль, Ксения Коваль сейчас живёт в Полоусно, ей девяносто лет. Много немцев было, среди них Кригеры, Бесенгеры; были татары – Оксановы, Мухоммодеевы, Галиуллины, Халиуллины, Халиковы, Газимовы. Жили в Шайтанке, помню, Трифоновы, Шиловы, Гудковы, Дышконт, Котельва, Вербняк, Барановы, Непомнящих, Борщ, Волошины, Томины, Ольнен, Ранен…

– Ранен?

– Ранен, Ранен, милая моя. Не ранен пулей, а фамилия такая, и Ольнен тоже… В тридцать шестом – тридцать седьмом забрали почти всех мужиков, всё как врагов народа. Прямо с поля уводили, безо всяких объяснений. Такой вой стоял, никого не подпускали, как собачонок гнали их, людей-то. Под конвоем, этапом – и на баржи, там уж по Ислени. Никто не знат куда, разное говорили: то ли далеко на север, то ли затопили с ними потом баржу.

– С людьми?

– С людьми, с людьми, ну не пустую же… Работало в Шайтанке три бригады. Одна на расстоянии десяти километров от деревни, другая через объезд, километров девять-десять, и третья – в четырёх километрах. Организовали колхоз «Новый путь». Раскорчевывали землю вручную, пахали на быках, а боронили на коровах. Раздали жителям Шайтанки скот – по одной тёлочке на три семьи. А через два года они должны были уже сдавать государству налог: по пятьдесят восемь килограммов мяса, по двенадцать килограммов топлёного молока да по нескольку десятков яиц.

– А это как?

– А вот как хошь… Под клуб был отведён барак отдельный. Со сценой, с кулисами, зрительным залом со скамейками. Завклубом была, помню, Варя Ленивцева. Кино привозили до войны, «Дубровского». Концерты давали. Как-то уже в начале войны решили организовать концерт. Вера Волгина, Нюра Дышлюк, Катя Евко да я. Повесили объявление на контору, пошли просить у председателя керосина с пол-литры. Сцену освещали две лампы. Вера была суфлёром, Катя играла даму, я – приезжего. Пели со сцены и частушки.

– А сколько лет тогда вам было?

– Десять-одиннадцать… такая. В первый год войны оставшихся врагов народа старались держать подальше от фронта, только потом стали и они получать повестки. Обратно уже шли похоронки. Много похоронок. Там бабы плачут, там ревут. Тятеньку нашего забрали в трудовую армию, увезли на Урал. На лесозаготовки. Вернулся он оттуда уже инвалидом, больным и обессиленным. Чтобы поставить его на ноги, ходили мы с сестрой в поле в надежде, что под снегом, в тех местах, где был заскирдован хлеб, можно будет собрать оставшиеся с осени колоски. Скребли граблями мёрзлую землю, а потом выбирали среди комьев земли и соломы зёрна. Полведёрка муки получалось. Каши и кисели готовили из этого. А как тятенька поправился, пошел работать на колхозную пасеку. В сорок шестом году перебрались сюда, в Ялань, но и потом ещё долгое время скрывали, что мы из сосланных, чтобы не слышать у себя за спиной обидное слово кулацкие . Ну а какие были кулаки мы?.. Тут я и познакомилась с моим будушшим мужем, Безызвест ных Сергеем Алексеевичем, он – яланский. Хороший был человек. Пожил вот только мало… Работал он тогда в матээсе, механизатором. Получили благословление родителей и тёлочку в придачу, зажили мы своей семьей. Я пошла тоже в матээс, на хозяйственные работы, руки-то у меня были работяшшие, жизнь на Шайтанке всему научила. А потом стала принимать молоко на сепараторной станции от соседних колхозов и населения…