Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

Хайкл видел, что даже когда ребе говорит на будничные темы, даже когда он пьет чай и ест печенье, его усы движутся скромно и богобоязненно, как будто он шепчет молитву. А как отличаются его речи от речей мусарника! Директор валкеникской ешивы реб Цемах Атлас всегда говорил о том, что неподобающе в человеке и как низки светские. Махазе-Авром не говорит, что светские — плохи, а лишь что над ними нет надзирающей высшей силы, как у богобоязненных. Полагающийся на Всевышнего — это не тот, кто надеется, что всё будет, как он хочет: это просто беспечный человек. По-настоящему полагается на Всевышнего тот, кто верит, что, как бы го ни было и что бы с ним ни произошло, все это для его же пользы. Как сказано: «Все, что делает Милосердный, он делает во благо» [107] Вавилонский Талмуд, трактат «Брахот», 60. . Образованные и светские смеются: наша Земля — это пылинка среди звезд и созвездий. Творцу больше нечего делать, как надзирать за каким-то там Янклом-сапожником, живущим в подвальной комнатенке на Поплавской улице? [108] Современное литовское название — Паплауёс. Но полагающийся на Всевышнего знает, что Творец — весь для него одного, точно так же, как у любого ребенка есть весь его отец, целиком. У верующего бесконечно много причин для радости, потому что во всем он видит причину для восхищения, во всем видит загадку, обнаженную тайну творения. Сколько божественной мудрости и любви Творца к человеку кроется всего лишь в одной паре рук! Например, пальчики маленького ребенка. Как они распрямляются, сгибаются, щупают и гладят. А что может быть большей тайной, что можно назвать большим чудом и тайной, чем открытый глаз? Зрачок сидит в обрамлении белка и защищен сверху и снизу ресницами, чтобы ни одна пылинка в него не попала. Сколько обаяния, красоты и мысли излучает человеческий глаз! Но поскольку за один день люди видят десятки, сотни пар глаз и поскольку люди часто смотрят друг на друга с подозрением и ненавистью, они забывают возблагодарить Творца за то, что он сотворил человека с такими чудесными глазами.

Ученик остался ночевать у ребе и еще долго лежал без сна на диване в темной комнате. Через щели ставень с улицы просачивался и дрожал на книжных полках голубоватый свет. Шаги прохожих скрипели на снегу, кто-то громко смеялся в ночи. Издалека донесся протяжный крик, такой странный, как будто кричали с Луны. В сонном мозгу Хайкла, как клочья тумана, ползали мысли. Он однажды видел, как ребе радовался, когда маленький сынишка его сестры хватал его своими пухленькими пальчиками за бороду и тянул за нос. При этом он говорит, что пальчики маленького ребенка — таинственное чудо. Хайкл когда-то слыхал, что жена ребе во время их свадьбы была настолько старше него, что не могла иметь ребенка. Сама раввинша тоже призналась Хайклу, что ее старичок сильно страдает от того, что у них нет сына. Когда никто не слышит, он вздыхает, и каждый его вздох вонзается в ее тело как игла. Так рассказала раввинша ученику, взяв с него клятву, чтобы он не проболтался ребе об этом разговоре. Ее праведник, — сказала она, — дрожит и трепещет, как бы она, не дай Бог, никому не пожаловалась, что дела у них идут плохо. Хайкла мучил сложный вопрос: если все так, как говорит Махазе-Авром, и полагающийся на Всевышнего радуется всему, с чем сталкивается, тогда Махазе-Авром должен радоваться, что у него нет ребенка…

Рано утром ученик пробудился от шепота. Над ним стоял, склонившись, ребе, уже укутанный в талес.

— Хочешь пойти со мной в синагогу?

В считанные минуты Хайкл оделся и помог ребе натянуть пальто поверх талеса. На зимней улице, засыпанной сероватым снегом, было еще сумеречно и пусто. Только на углу стоял полицейский и стучал сапогом о сапог, чтобы согреться. Изо рта поляка шел белый пар и оседал на его усах. Он уже знал «раббина» и весело поприветствовал его:

— Дзень добры!

Поплавская молельня просторна, воздушна, велика, как Виленский вокзал, не рядом будь помянут. Зимой невозможно отопить это большое здание, и евреи молятся во внутренней комнате. В субботу рано утром в ней тоже холодно, но первый молящийся, реб Авром-Шая, не чувствовал холода. Он укутался с головой в талес и сразу же погрузился в сосредоточенный молитвенный шепот. Хайкл смотрел на него и думал о том, что ребе накануне сказал ему о молитве: мир не понимает, как можно всю жизнь говорить одни и те же молитвы. Светские люди говорят, что даже поэт, распевающий собственные песни, обязательно должен все время сочинять новые. Те, кто не молится сам, не имеют представления о том, как еврей от всего сердца произносит псалом. Каждый старый стих становится собственным, новым стихом самого молящегося, точно так же, как все Творение для верующего каждый день — только что сотворено. У любого человека, если он способен чувствовать, есть в жизни день, когда он встает и смотрит на солнце так, будто никогда прежде его не видел. Хотя никому не приходит в голову, что в буквальном смысле появилось новое солнце. Тот, кто молится всем сердцем и душой, не нуждается в новых молитвах.