Хаим Граде - Цемах Атлас (ешива). Том второй

— Не позорьте отца, не оскорбляйте умершего! — умолял Хайкл со слезами на глазах. — Сейчас не время для подобных историй.

— Сейчас как раз и время! — заорал Вова, выпучив глаза. — Я не позорю твоего отца. Ты его позорил, когда замахнулся на меня, своего старого друга, стендером в синагоге реб Шоелки да еще и помог сумасшедшему мусарнику утащить моего Герцку. Как я слыхал, этому Цемахке Атласу пришел конец! Махазе-Авром выгнал его и из ешивы, и из местечка. Твой ребе Махазе-Авром — настоящий чудотворец. Однако твой отец не верил в это. Даже сейчас, умерев, он не верит, что твой ребе — чудотворец. И ты, Хайкеле, вырастешь таким же еретиком, как отец.

Веля успела вскочить и встать между Вовой Барбитолером и сыном, который бросился на пьяницу с кулаками.

— Держи себя в руках, не позорь отца, — сказала Хайклу мать.

Ей было очень больно, что ее ученый муж с красивой белой бородой лежит на полу среди железного лома и его еще обзывают еретиком. Веля скорчилась на своей скамеечке и зашлась в тихом плаче. Хайкл заплакал вместе с ней и вбежал во внутреннюю каморку кузницы, чтобы не присутствовать при том, как бушует отец Герцки. Заспанные чтецы с помятыми физиономиями тоже вмешались: они еще не видали и не слыхали, чтобы люди приходили пьяные до невменяемости в дом умершего и устраивали скандалы! Этот еврей, похоже, и не думает о том, что тоже когда-нибудь умрет.

— Не раньше, чем Конфрада примет страшную смерть! — рассмеялся Вова, словно назло ангелу смерти.

С трудом шевеля языком, он сказал, что для него было бы избавлением закрыть навечно глаза. Но он не должен умереть раньше Конфрады, чтобы она не могла порадоваться его смерти.

— Безумный человек, — пожал плечами один из чтецов. — «Счастливы те, чей путь непорочен, следующие Торе Господней» [103] Тегилим, 119:1. , — пропел он первый стих псалма, на котором он и его товарищ остановились прежде, чем задремали.

Но вместо второго чтеца псалмов следующий стих пропел Вова Барбитолер:

— «Счастливы хранящие заповеди Его, всем сердцем они ищут Его» [104] Там же, 119:2. .

И он разрыдался так, будто в него вселился злой дух: ой, Господи, как он завидует тем, чей путь непорочен! Такие евреи даже не подозревают, как им хорошо. Они покорно несут тяжелое ярмо жизни, спокойно едят свою бедную трапезу и молятся проникновенно. Они готовятся получить многое на том свете, но понемногу наслаждаются жизнью и на этом. Однако он не может наслаждаться жизнью, хотя и знает, что должен благодарить и восхвалять Всевышнего за то, что эта баба от него сбежала. Он ведь помнит, сколько позора и унижений она ему принесла за то короткое время, когда они жили вместе. Если бы она тогда не убежала, на его могиле росла бы сейчас трава. Тем не менее он не может забыть, что она ему сделала, и будет воевать с ней до смерти, она должна сдохнуть раньше него!

Водка постепенно выходила из него потом и слезами. Он раскрыл глаза, как после летаргического сна, и увидел покойника, лежащего среди ящичков с инструментами, рядом с горном с потухшими углями.

— Вот здесь реб Шлойме-Моте пришлось прожить годы своей старости? — покачал головой Вова Барбитолер и попросил прощения у вдовы за свое поведение. — Когда я услыхал, что и моего единственного старого друга больше нет, мне стало на сердце еще горше, и я не мог не заглянуть в шинок, прежде чем идти сюда.

Дверь внутренней каморки кузницы была приоткрыта, и Хайкл, наполовину бодрствуя, наполовину во сне, видел, что происходит в мастерской: мама раскачивается на своей низенькой скамеечке, Вова Барбитолер стоит и печально молчит, опершись на лестницу у стены, чтецы тоже сидят молча, опустив головы, как будто все они замолкли в ожидании, что вот сейчас усопший сядет…

Пятничное элулское утро похорон, всего за неделю до Новолетия, было солнечным, сухим и прохладным. Проводить усопшего пришли его старые друзья, жившие на содержании у своих детей или в богадельне: старые просвещенцы с подстриженными бородками, с пожелтевшими целлулоидными воротничками и в потертых жестких шляпах. Опираясь на тросточки, мелкими шагами они шли за погребальной повозкой до Заречного моста [105] Заречье (современное литовское название — Ужупис) — один из кварталов Вильнюса, отделенный от Старого города рекой Виленка (Вильняле). Мост через Виленку, именуемый Зареченским, располагается напротив памятника Мечиславу Дордзику. . На мост их больные ноги уже не могли взобраться. Лавочники с Мясницкой улицы тоже повернули назад к своим лавкам, торопясь, чтобы не пропустить хорошую выручку в предпраздничный день. За бедным катафалком, который тянула одна лошадь, дальше пошли лишь считанные соседи по двору и мелкие торговки вразнос, ссорившиеся с женой меламеда из-за покупателей, но относившиеся с почтением к ее мужу. Пара обывателей попроще из синагоги реб Шоелки тащились вместе с ними. Те, кто посвятил себя изучению Торы, вообще не пришли на похороны, как и предсказывал Вова Барбитолер. Сам он все время шел прямо за катафалком. Однако Хайкл даже не замечал, что происходит вокруг, так он был оглушен болью, унижением и обидой на ребе за то, что тот не пришел на похороны. В стоявшем на краю кладбища домике для прощания с усопшими, когда покойный уже лежал, одетый в саван, похожий на засыпанный снегом спиленный дуб, а Веля прорыдала: «Прощайся с отцом!» — гнев на ребе пронзил сердце Хайкла еще больнее, и он молчал, стиснув зубы.