Валери Тонг Куонг - Простишь – не простишь

– Что случилось, спрашиваешь… Папа умер!

– А то я не знаю.

– Нет, ты правда не знаешь. Я хотел как лучше. Мечтал вырваться из порочного круга. Ведь отец покончил с собой, болезнь тут ни при чем. Пойми, с этим трудно смириться. Только мы с мамой знали. Мне было десять… Всего-то. Прости, что не пощадил тебя, не подготовил… Ляпнул так сразу. Но с его самоубийства все и началось. Адские челюсти сомкнулись тогда и смыкаются снова, а мне вот-вот тоже стукнет пятьдесят. Чертовы шестеренки крутятся медленно, но верно. Беспощадно. Отец сдался, махнул на все рукой. Не алкоголь его доконал, не сердце, не больная печень. Врач придумал эту сказку, чтобы помочь маме, чтобы защитить вас, детей. Я долгие годы бился, не хотел сдаваться, как он. Карабкался, спасался от его участи. Ты спросишь: «Ну и как? Сумел?» Ничего у меня не вышло, Симона. Я не только предал всех вас, я и свою семью не сберег, она распалась… Мой сын, мой ненаглядный Мило, лежит в больнице с проломленным черепом, совсем как мама… Говоришь: «Случайно заглянул». Не случайно. Я приехал попросить у мамы прощения. Помириться со всеми вами. И простить несчастного папу за вечную жестокую боль, с которой живу. Вы – мое единственное спасение. Без горькой правды ты бы не смогла меня понять, поверь, хоть мне жаль, что и тебе теперь больно.

Сестра терпеливо выслушала меня. Сочувственно потрепала по руке. Смущенно потупилась, затем огляделась по сторонам в раздумье, соображала, как сказать поделикатнее. Ничего не придумала и досадливо поморщилась.

– Бедняга Лино, тебе не за что извиняться. Не за правду об отце, уж точно. Мы все в курсе, давным-давно знаем. Живем с этим, тоже боремся, не сдаемся. Неужели ты думал, что мама за столько лет ничего не расскажет, будет хранить тайну? Ты у нас астронавт, улетел к далеким галактикам, а мы, простые смертные, остались на грешной земле, грязь месим. Все устроились на папин завод, только Нелли – продавщицей. Обуви, само собой. Но речь не о том. Как-то раз возвращается Карло со смены странный какой-то, девятнадцать лет ему было. С мамой не поздоровался, заперся у себя и не открывает. Мать перепугалась, давай всех обзванивать. Меня с работы выдернула, Нелли от Фабриса примчалась, Марио из соседнего квартала, он там квартиру снимал. Поняли: дело дрянь. Марио вышиб дверь. Кошмар полный! Карло на полу, пена изо рта, кругом пивные банки и пустой пузырек. Таблеток наглотался! Едва спасли. Бригадир, старый пердун, за человека его не считал, замучил совсем. Сказал: «Иди, убей себя, как отец. Никто не заплачет!»

– Да я бы его…

– Вот-вот. Мать как взвоет, как закричит: «Не дождетесь! Не отдам вам сына! Мужа довели, сволочи, а этого не получите!» Ревьмя ревела. Так мы и узнали. Потом уж все нам растолковала подробно. Про самоубийство, про то, что ты один вышел в люди, а нас ей спасти от проклятого завода не удалось. Винилась перед нами, а я ей: «Ма, ты чего? Куда нам было деваться? Где бы ты денег взяла на переезд? Ты тут вообще ни при чем». Это наша жизнь, жалеть не о чем, да и поздно. Назад не воротишься, не выучишься, как ты. Знаешь, мы по молодости лет на тебя дивились: «И охота Лино над книжками корпеть, в библиотеках гнить, лучше бы кайф ловил вместе с нами!» Ведь знать не знали, как папа умер. А за сиротами никто не смотрит, мы и радовались, гуляли от души. Свободные как ветер, пустились во все тяжкие. Ты вставал ни свет ни заря, волочил пуды книг. Мы же дрыхли в свое удовольствие. Все на свете проспали. Ты и не пытался нас растолкать, заметь! Ладно, чего уж там! По-разному сложилось, вот и все. Зато мы того гада спихнули. Представляешь? Сплотились, ощетинились, сжали кулаки. Злые как черти. Собрали подписи, опросили свидетелей, связались с профсоюзом. Борьба в шестидесятые принесла плоды. Рабочий класс – великая сила! Весь завод встал. Не было еще закона о моральном ущербе, но издеваться над собой мы не позволили. Подлого засранца выкинули с волчьим билетом. Тут такой праздник был! Все на улицах плясали, веселились как бешеные. Отомстили мы за отца. Не сидели сложа руки.

– Почему же вы мне не сказали? Я бы тоже…

– Шутишь, что ли? – вдруг рассердилась Симона. – Ты же не заглядывал. Когда мы в последний раз говорили по душам, а? Не вспоминай, не было такого. Плевать тебе на нас. Еще до брака забегал раз в сто лет на минуточку. Только по делу. Матери звонил, предупреждал: «Я сейчас не могу говорить, мне некогда!» Посидеть с нами, расспросить о нашем житье-бытье не нашел времени. Мы тебе не ровня. А на свадьбе чего устроил? Или с подарками этими дурацкими? Мы давно взрослые, что ж ты-то с нами тайной не поделился? Думал, ты всех умней? Оберегал нас, убогих? Скажи уж честно!