Владимир Бартол - Против часовой стрелки

Эти слезы и собственная беспомощность приводили его в отчаяние. Мысли сплетались в клубок, распутать который он был не в состоянии. Он привык жить и работать так, как того требовали условия и время: быстро, решительно, без особых размышлений и промедлений, с твердой уверенностью, что все на свете можно одолеть штурмом. А теперь он терялся перед мелочами, о которых скорее догадывался, чем осознавал их, думы о них тяжелым грузом давили на сердце. Он был уверен, нужно что-то предпринять. Не знал только, что именно. Несколько раз он возвращался к мысли о велосипеде, который купил. С отвращением отгоняя ее, клялся, что больше никогда ничего подобного не сделает. Стоило ему присмотреться к окружающим, как он понимал, что многие испытывают схожие трудности. Однако все с какой-то легкостью преодолевали их, при помощи простейшего, но чудесного лекарства: терпения и бодрого настроения. Именно этого нам недостает, решил он. Когда же сам попытался испробовать это лекарство, оно не помогло.

А может, и хорошо, что в конце концов все так получилось. Он надеялся, что его не призовут в армию, так как он был в партизанском отряде. Однако пробыл он там совсем недолго, поэтому должен был отслужить почти два года. Ко всему, он не закончил школу. Сначала бросил учиться, потому что так было нужно, а потом — пришлось зарабатывать на жизнь.

Мария была в отчаянии.

«Два года, — выдохнула она, — это полжизни!»

«Какие полжизни? — грубо оборвал он ее. — Ты говоришь так, будто я должен служить только из-за тебя».

«Почему тебе не засчитывают воинскую службу?»

Она всячески пыталась уговорить его устроить так, чтобы ему засчитали службу, либо просить об отсрочке. Тем временем он бы закончил гимназию, и осталось бы служить только полгода. Но он решил иначе.

«Я, — призналась наконец Мария, — нашу жизнь представляла себе иначе».

«Все несчастье заключается именно в том, — сказал он мрачно, — что у тебя нет терпения и ты не веришь, что завтра будет лучше, чем сегодня».

«Не верю», — ответила она тихо.

«Ты научишься ценить жизнь такой, какая она есть».

«Такая жизнь не стоит ничего».

Когда он поцеловал ее в последний раз на вокзале, она была несчастная, отчаявшаяся. Ему стало тоскливо. Были ведь у них и хорошие дни. Теперь ей, бедняжке, трудно придется. Ребенок в детском саду, сама на службе. Он представил, как Мария утром спешит с дочкой в детский сад, та плачет, потому что знает, что мама уйдет. Потом спешит на работу, после работы — в столовую, а затем за ребенком. Когда по вечерам на работе у нее собрания и она объясняет, что не сможет прийти, потому что не с кем оставить ребенка, люди только пожимают плечами и не очень верят ей. Так повторяется много раз.

Все это уже далеко, далеко.

Он почти не помнил о первых днях пребывания в армии. Они давно ушли в прошлое. Потом стало легче, он научился мало думать и много спать. Но продолжалось это недолго, разбудило его письмо от Марии. Она сообщала, что переселилась в другой город, где подыскала подходящую службу. Ребенок живет у хороших людей. И это устраивает всех. После службы возвращаться к ней не надо. Жить так, как жила раньше, она уже не может. Она не обвиняет его ни в чем, он тоже пусть не будет на нее в обиде, потому что действительно она устала. А так ей лучше.

Так ей лучше! — горько подумал он тогда. И ни в чем не винит меня!

Он не ответил ей. Та его жизнь умолкла, словно он запер ее в особый ящик, который никогда не открывал.

Все было далеко-далеко, и только эти двое в домике бередят воспоминания о прошлом, оставшемся где-то позади. При мысли об этом он казался себе человеком из сказки, потерявшим собственную тень.

Завидую я им! — думал он в тысячный раз, а потом стремился убедить себя, что это вовсе не зависть, но только боль, и эти двое здесь ни при чем. Счастливы ли они? — спрашивал он себя. Все, что он видел за время своих многодневных дежурств, подтверждало — счастливы. Не потому ли они счастливы, что спрятались от жизни в этом уголке, да еще, возможно, сошлись характерами? Да, приговаривал караульный, будь он активистом, у него не оставалось бы времени для жены и для рыбалки. Что бы она сделала, если бы его вдруг забрали на два года в армию? Потом он вспомнил о своих товарищах, которые служили по три года, а дома их ждали жены и дети. Он убеждал себя, что для этого не нужно какого-то особенного героизма, нужны только терпение и самоотверженность.

Так продолжалось до сегодняшнего вечера. Лунная ночь — как будто специально для аббата Мариньяна, чтобы познать тайны и Бога, и человека. Хорошо видна блестящая лента реки. Освещенные кроны деревьев выступают из мрака. Луг словно посеребрен волшебным сиянием луны. В домике приветливо мерцает огонек, где-то за казармой пронзительно лает собака.