Иэн Макьюэн - Утешение странников

— Ты засыпаешь, — сказала Мэри. — Проснись, пожалуйста, хотя бы на чуть-чуть.

— Я не сплю.

— Когда сегодня утром я сидела в кафе, я увидела на балконе тебя. И все никак не могла сообразить. А потом проснулась, и до меня дошло. Роберт показывал мне ту фотографию. Колин? Колин?

Он лежал совершенно спокойно и еле слышно дышал.

Хотя день выдался самый жаркий за все проведенное ими здесь время и небо в зените казалось скорее черным, чем синим, море, когда они в конце концов спустились к нему по оживленной, сплошь застроенной ресторанчиками и сувенирными лавками улице, было маслянисто-серого цвета, и по его поверхности еле заметные дуновения бриза взбивали и гоняли клочья грязновато-белой пены. У кромки воды, там, где разбивались о соломенного цвета песок миниатюрные волны, играли и вопили дети. Чуть дальше виднелся одинокий пловец, выпрастывающий из воды попеременно то одну, то другую руку, но большая часть той огромной толпы, которая тянулась по обе стороны от воды и исчезала в знойном мареве, собралась здесь только для того, чтобы пожариться на солнце. Большие семьи, сгрудившись вокруг складных столиков, готовились к трапезе, выставляя блюда с ярко-зеленым салатом и темные бутыли с вином. Мужчины и женщины, пришедшие на пляж поодиночке, лежали ничком на полотенцах, их намазанные маслом тела глянцево блестели. Из транзисторных радиоприемников неслась музыка, и время от времени, перекрывая даже гомон резвящихся детей, раздавался характерный, на нисходящей интонации, родительский окрик: имя ребенка.

Колин и Мэри отшагали две сотни метров по горячему, вязкому песку, мимо одиноких мужчин с сигаретами и книгами в мягкой обложке, мимо влюбленных парочек и целых домохозяйств с дедушками и бабушками и потными младенцами в колясках, в поисках единственно правильного места, около воды, но не слишком близко от поднимающих брызги детей, как можно дальше от ближайшего транзистора и от семейства с двумя жизнерадостными немецкими овчарками, но так, чтобы по возможности не нарушить интима намасленной парочки на розовом полотенце и чтобы рядом не было бетонной урны, над которой кружит плотное облако иссиня-черных мух. Каждое потенциально подходящее место отвергалось как минимум по одному из параметров. Один пустой пятачок выглядел вполне подходящим, если бы не разбросанная в самой середине куча мусора. Минут через пять они вернулись на этот же самый пятачок и принялись перетаскивать пустые бутылки и банки и недоеденные куски хлеба к ближайшей бетонной урне, но тут из моря выбежали отец и сын с зализанными соленой водой черными волосами и настояли на том, чтобы их пикник оставили в полной неприкосновенности. Колин и Мэри пошли дальше, согласившись — они в первый раз заговорили между собой с тех пор, как сошли с пароходика, — что идеальный пляж представляется им неким максимально возможным приближением к уединенности и уюту их гостиничного номера.

В конечном счете они обосновались неподалеку от двух девочек-подростков, на которых небольшая компания молодых мужчин пыталась произвести впечатление, неловко кувыркаясь через голову и швыряя друг другу в глаза песок. Колин и Мэри расстелили рядышком два полотенца, разделись до купальных костюмов и сели лицом к морю. Вдоль берега проследовал катер, который тянул за собой человека на водных лыжах, несколько чаек и мальчик с металлическим коробом на шее — продавец мороженого. Двое молодых людей принялись настолько отчаянно лупить по руке одного из своих товарищей, что девочки-подростки попытались выступить в его защиту. Тут же мужчины, все до единого, уселись на корточки — подковой вокруг барышень — и представились. Колин и Мэри крепко держались за руки и перебирали пальцами, напоминая самим себе, что даже и в полном молчании они постоянно думают друг о друге.

За завтраком Мэри заново пересказала всю историю с фотографией. Она не пыталась давать какие бы то ни было оценки: только факты, в той последовательности, в которой они являлись ей самой. Пока она говорила, Колин кивал, поддакивал в тех местах, которые запомнил еще ночью, пару раз переспросил, уточняя отдельные детали («А на фотографии были горшки с геранью?» — «Да.» — «А в какую сторону падали тени?» Этого она не помнила), но с выводами не спешил. По большей части он просто кивал и устало тер глаза. Мэри попыталась положить руку ему на плечо и локтем сшибла молочник. Наверху, когда они переодевались, чтобы пойти на пляж, она утянула его в постель и крепко прижала к себе. Она целовала его лицо, старалась поуютнее угнездить его голову у своих грудей и повторяла ему, снова и снова, как она его любит и как она обожает его тело. Она положила руку на его голый упругий зад и стиснула ягодицу. Он провел губами по ее грудям и глубоко ввел в нее указательный палец. Он подобрал колени, он начал целовать и зарываться в нее лицом, а Мэри раскачивалась взад-вперед, повторяя его имя; затем, наполовину плача, наполовину смеясь, она сказала: