Франсуаза Малле-Жорис - Дикки-Король

Помимо описания этой бурной страсти и силуэта Антверпена, что маячит на заднем плане, к рассказу об этой женитьбе добавить нечего: у Клода есть дом (в Брюсселе говорят — маленький особняк), вилла в Зуте, акции в банке, где он служит; а теперь будут два автомобиля. Фанни сможет приезжать в Брюссель, когда пожелает. Она побывает в Париже, Гамбурге, Токио. Они не будут расставаться. Всегда будут вместе. Но Фанни очень быстро остывает. Без конца выступать в роли советчицы, соучаствовать во всем, что Клод делает, разглядывает, переживает, ест, — право же, утомительно. По ее мнению, он слишком многого хочет от жизни. Дела (о! Клод не из тех мужчин, что избегают разговоров с женой о своих делах! Он чуть ли не в банк готов был тащить ее за собой, чтобы показать, как там интересно!), живопись, связи, личная жизнь служанки Юлии, нервные срывы садовника, супружеская жизнь его компаньонов, выставка художника X и концерт артиста Y, которые нельзя пропустить, — все нужно ему попробовать, проглотить, переварить. Жизнь в Антверпене оказывается для нее чрезмерно пышной, перенасыщенной удовольствиями; и потихоньку Фанни теряет к ней вкус. Когда поглощаешь все подряд, тут уж не до открытий.

У Фанни спрашивали, не тоскует ли она по Брюсселю, по светской жизни, приемам, легкому флирту. Нет, отвечала она, уверяя, что в Антверпене жизнь еще напряженнее, требует больше сил. И правда, в доме ее родителей силуэты людей казались расплывчатыми, а слова — незначительными, один за другим появлялись атташе по делам культуры, романист из «Альянс франсез», корреспондентка крупной женской газеты, датский скульптор, какая-то женщина-биолог в сари… Они мелькали как фигуры в балете, а ритуал бесед, знакомств, осмотра музея Хорты или старого Брюсселя — все это вместе с интересными, но неглубокими разговорами, не тревожившими душу, было разнообразно, но взаимозаменяемо. Эти люди обо всем имели какое-то понятие, но, как говорила Анни, ничто их не «задевало». И случалось, что подруги с умеренно левыми взглядами сочувствовали ей. А теперь Фанни даже чересчур многое «задевало», вот как.

Думая об этом, она краснеет. Комплекс вины. Все, что делает, переживает и узнает Клод, все это должна была делать, переживать и она… Устала. Уже? Она-то ждала какого-то откровения, ключа от тайны, бог знает чего еще! Как глупый ребенок, которому исполнилось семь лет и он разглядывает себя в зеркало, надеясь увидеть, как он повзрослел.

Стоило Клоду заговорить о безработице — ей уже казалось, что она должна участвовать в какой-то борьбе; о болезнях — значит, надо быть медсестрой, сиделкой у бедных; о живописи — хотелось схватить карандаш и стать гением…

— Я чувствую себя неполноценной… Ему все интересно, он просто невыносим… И куда все это заведет?

— А куда, по-твоему, это должно завести?

— Но все же зачем лезть из кожи вон?

Как только Фанни решила уйти, она снова повеселела. В небольших дозах Клод был очень мил. «Уверена, будь он просто моим любовником, я любила бы его всю жизнь», — сказала она барону Оскару, которого это ничуть не задело.

— Вам будет приятно погрустить о нем…

Разумеется, она знала, что будет грустить о Клоде, но так, как грустят о детстве. «По крайней мере я любила», — успокаивала она себя, немного досадуя, — так говорят «он все-таки сдал на бакалавра» о ребенке, который, как известно, дальше не пойдет.

Фанни уложила чемоданы. Она знала, что Клод понесет их до конца, донесет до вокзала. Только здесь он по-настоящему осознал, что она уезжает. Бомба разорвалась посреди Центрального антверпенского вокзала, красивого здания, отделанного изнутри уже покрывшимися копотью металлическими волютами. Фанни остановилась под стеклянным куполом крыши во вкусе Моне, рядом с тремя чемоданами приглушенно-красного цвета. Посмотрела на часы.

— Право, это очень мило… — прошептала она. Фанни редко договаривала фразы до конца.

— Неужели я действительно ничего не могу сделать? — пробормотал Клод. Он не слышал собственного голоса. Она уезжала. В самом деле уезжала. Будто собралась, как делала это множество раз, провести уик-энд у родителей. Только теперь, преступив определенную грань, она уже не будет его женой.

— Проводите меня на перрон, — сказала она в ответ.

Перроны расположены высоко. Нужно подниматься по эскалатору. Не дождавшись, когда ее муж стряхнет оцепенение, Фанни нагнулась, решительным жестом ухватилась за самый маленький чемодан и, сделав три шага, ступила на эскалатор, который неумолимо поднимался. Чуть замешкавшись, он подхватил два других чемодана и пошел за ней. Когда происходит катастрофа, жене, которую теряют, не говорят «возьмите носильщика».