Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

Хороша была бы жизнь у них в домике, но есть и в ней неладное. Вот, например, отец. При мысли о нем Вашек недовольно ерзает на месте. Ох, уж этот старый эсдек! В последнее время он и отец то и дело схватываются, и если бы не долг сыновнего уважения… Отец погряз в оппортунизме, у него туман в голове. Говорит, что он за социализм, а сам горой за Тайхмана. К социализму-де нужно идти постепенно, без насилия, не так, как эти горячие большевистские головы. И Тайхман, мол, хороший человек, добряк. Помнишь, когда покойница мать была больна, он сам пришел к нам, обо всем расспросил, дал машину и деньги. Само собой, почему бы и не дать, Тайхманы сторицей получили с нас вперед: три поколения нашей семьи гнули спину на этих пауков. Что же сбило отца с толку? То, что Тайхман не уволил его во время кризиса? То, что назначил мастером? Неужто отец не видел, сколько людей стояло тогда за воротами, неужто он заботился только о своей шкуре? Тайхман заходит на завод, хлопает старика по спине, «господин мастер» да «господин мастер», угощает отца сигарой, и тот от радости себя не помнит. Наш хозяин добряк, человеколюб! А Страки, мол, солидные рабочие, их на смутьянство не подобьешь. Нужно действовать разумно и прилично. Договориться по-хорошему.

От таких разговоров Вашек готов лопнуть со злости. «Это ваше эсдековское пивное политиканство приведет нас обратно в хомут, — кричит он отцу, размахивая руками. — Чего вы хотите? Ждете, пока Тайхман проголосует за социализм? Да поймите же вы, что и тысяча поколений таких оппортунистов, как вы, не дождется этого! Купил он вас с потрохами, по дешевке, со всей вашей партией. Хорошо еще, что в ней, кроме консервативных стариканов, есть люди, которые не намерены ждать, пока социализм сам придет к ним, с разрешения господ фабрикантов! Да еще, если господам фабрикантам не вздумается раньше разгромить эту республику. Они опять показали свои когти, да просчитались. Сейчас перед ними не только прогнившая эсдековская партия, как в двадцатом году, сейчас здесь и мы! Подождите, мы вскроем все спекулянтские делишки вашего коллаборациониста [13] Коллаборационист — лицо, сотрудничавшее с захватчиками в странах, временно оккупированных фашистскими агрессорами во время второй мировой войны 1939–1945 годов. Тайхмана, которые ему спустил уважаемый брат Дртина, можете тогда жалеть его. Увидите, так ли ему милы честные порядочные рабочие, так ли он нас всех любит».

Но старому стеклодуву хоть кол на голове теши: не понимает!

Божка затыкала себе уши, а Ганичка не раз объявляла матери, когда та возвращалась из лавки: «А папа тут ругался с дедушкой». Старик ворчал, дулся, как индюк, грозил на старости лет выехать от дурного сына, которого большевики лишили остатков разума и который наверняка кончит тюрьмой.

С утра старик уходил на завод, к вечеру возвращался домой, возился в садике, вздыхал по покойной жене и замужней дочери Ирене. Своих позиций он не сдавал и Тайхмана отстаивал. Пятьдесят лет ведь он у этих хозяев работает. А коммунисты, горячие головы, хотят все рубить сплеча! Вспомнить хотя бы стачки: сколько ни подтягивай пояса, все равно ущерб от них рабочему. Да и фабриканту тоже! Надо разумно договориться, а не бац и готово! Что хорошо для России, не обязательно для нас. Да и там-то сколько это стоило крови. Социализм? Само собой, кто же против социализма? Батюшки мои, он и сам, старый Страка, с юных лет стремился к этому возвышенному идеалу! Но старику казалось, что это вроде путешествия к радуге, вроде прекрасной мечты. Он свыкся с тем, что не дождется ее свершения, и его почти раздражала мысль: неужели для того, чтобы сбылись эти давние чаяния, нужно все изменять, ломать, даже применять насилие? Нет, нет и нет!

Да вот еще Ирена… Вашек любил сестру, и, хотя был старше ее на двенадцать лет, они прежде отлично ладили. А теперь, стоит упомянуть об Ирене, старик вспыхивает как порох. И сын вспыхивает тоже.

— Чего ж удивляться, — гремит Вашек, — что при вашей любви к капитализму вы не нарадуетесь на ее замужество! Вот это выгодная партия, вот это зятек! Загляденье! Крупный фабрикант, всяческие штучки, денег куры не клюют, своя автомашина. Сходите посидите там у него в роскоши, потешьте свои старые рабочие кости! А уж я не буду знаться с зятем-спекулянтом. И пусть меня никто не уговаривает, что честным трудом можно так разбогатеть. Ну, придет время, разберемся!

Старый Страка в такие минуты чуть не задыхался от гнева. Его Иренка, позднее дитя, была баловнем в семье. Родилась она, когда отец был уже в летах, мать потеряла рано, отец растил ее сам, у него на глазах она расцвела как роза, стала красавицей. А какие способности! «Ваша Иренка — талант!» — говорили ему. С детства она училась музыке, вся семья недоедала, лишь бы девочка могла ходить в музыкальную школу. Иренке не было еще и десяти лет, а уж ни один любительский концерт или школьный праздник в Яворжи не обходился без нее. «Дурите девчонке голову, — ворчал Вашек, хотя любил сестру. — Балуете, портите ее, как господскую дочку. Ей же во вред!»