Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

В один прекрасный день — война еще только началась — Ирена уехала в Прагу поступать в консерваторию. А на выпускной концерт, уже после войны, старик приехал сам и чуть не прослезился, увидев свою доченьку на залитой огнями сцене, услышав бурю аплодисментов. «Вот гляди: «Талантливая Ирена Стракова»… — говорил старик сыну, тыча пальцем в газету. — Тут так и сказано черным по белому». — «Не спешите умиляться, — охлаждал его Вацлав. — Музыка — это адская работа. Вы все только о таланте. Он ей не много поможет. Талант — это только основа».

Когда Ирена выходила замуж, Вашек отказался приехать на свадьбу. Старик ездил один и вернулся, восхищенный квартирой Ирены и шикарным зятем, который был учтив с ним и даже проявил сыновнее уважение. Вацлава старик обозвал грубияном и бездушным чурбаном. «Знал бы ты, как Иренку расстроило твое мальчишество! С трудом скрывала слезы, бедняжка. Стыдись!» Вашек тоже всерьез рассердился и стучал кулаком по столу, доказывая свою правоту. «Хотите на свадьбе изображать папашу? Пожалуйста! Вышла за фабриканта, говорите, любит его? Ее дело! Я ему не пара, мы все равно поругались бы с ним. Поглядим еще, что из этого выйдет».

После свадьбы он ни разу не видел Ирены, она совсем исчезла из виду. Вацлав вспоминал хрупкую мечтательную светловолосую девочку и немного скучал по ней. Что, если взять да съездить?.. Нет! А может быть, он поступил глупо, обидев ее? Может, и так. Сердцу ведь, как говорится, не прикажешь: влюбилась в буржуя — значит, выходи за него. Что, если бы, например, Божка была дочерью помещика, а не депутатника? [14] Депутатник — в старой Чехословакии — наемный работник, имеющий собственное мизерное хозяйство и получающий от помещика вознаграждение за труд натурой. Влюбился бы ты в нее? Кто знает! Но можешь ты себе представить Божку помещичьей дочкой? Нет!

Так вопрос о браке Ирены и оставался спорным.

Иногда из Праги приходили письма на имя отца. Вашек поглядывал на старика, когда тот уносил письмо в свою комнатку и потом мечтательно бродил по садику, словно получил бог весть какой подарок. Старый чудак! А однажды отец съездил в Прагу, «к молодым», как он гордо говаривал, и, вернувшись, расхваливал их, передавая от тетушки приветы и даже подарки детям. Вашек мрачно глядел в сторону, и лицо у него было сердитое. «А часы с фонтаном у них там есть? — спросил он наконец, продолжая хмуриться. — А мохнатые собачонки с бантиками? Нету? А крокодила в бассейне он завел для вашей Ирены? Не представляю, черт возьми, как девчонка из рабочей семьи может обойтись без крокодила!»

И все-таки сбил его сегодня отец с толку! Вашек ведь и сам подумывал: «А не зайти ли к сестре, когда поеду в Прагу? Ну, ладно, посмотрим. Такие события, а я думаю о пустяках». Его мысли снова вернулись к заводу и к товарищам, которые дежурят во дворе.

Поезд наконец дотащился до Манина. Здесь придется мерзнуть два часа, пока придет скорый на Прагу. Вашек вышел на открытый перрон и увидел там несколько знакомых лиц — товарищей с текстильных фабрик, расположенных около Яворжи. Обрадованный, он окликнул их. Они тоже ехали на профсоюзный съезд.

Когда три часа спустя они вышли из вокзала на морозные пражские улицы, на белых мостовых столицы уже просыпался в предрассветных сумерках новый день — двадцать второе февраля.

Лестница виллы пряталась в красивой нише, кругом царила внушительная тишина богатого квартала. Красная плетеная дорожка заглушала стук подкованных ботинок Вашека. Это немного смущало его; Вашеку представилось, что он кот, неслышно ступающий мягкими лапками.

Он оглянулся, присвистнул и покачал головой.

Вот где она живет!

Можно было бы даже не читать на улице, при свете зажигалки, табличку у подъезда, потому что в тишине вдруг послышались звуки рояля. Они становились все громче по мере того, как Вашек поднимался по ступенькам. Где-то над его головой легкие пальцы бегали по зубастой клавиатуре, хрупкая, почти прозрачная мелодия разлеталась по безмолвному дому и, затихая, грустно трепетала, проникая в самое сердце. Внезапно музыка оборвалась. После мгновения гулкой тишины мелодия зазвучала снова, с каким-то озлобленным упорством, предвещающим быстрый спад.

Вашек узнал Шопена, исполняемого умелой рукой. Но ему что-то не нравилось в этом исполнении. «Я придираюсь, — подумал он. — Как будто Шопен может не нравиться, потому что она играет его в этом доме! Глупо! Решено, звоню!»