Ян Отченашек - Гражданин Брих. Ромео, Джульетта и тьма

Адамек говорил спокойно, размашисто жестикулируя, а Патера упорно молчал да смотрел себе под ноги, словно пересчитывал камешки тротуара. А что он мог ответить?

Остановились прикурить; Патера держал в руке зажигалку — когда-то ее подарил ему Адамек, — и будто задумался, разглядывая ее. Как давно это было! Тогда он был другим. Тогда…

Тем временем они подошли к перекрестку, от которого круто спускалась вниз тесная улочка; здесь кончался их совместный путь. Остановились в тяжком замешательстве. Трудная минута.

Вдруг Адамек разозлился:

— Да господи Иисусе, что это с тобой? Стар я, чтоб бросать слова на ветер! — Он с гневным упреком махнул рукой. — И не собираюсь я ничего у тебя выпытывать. Но все-таки я председатель твоей организации, Йозеф, вот и подумал: что-то засело у парня в башке, потолкуй с ним, вы ведь не со вчерашнего дня знакомы. Не нравишься ты мне, в глаза говорю. Видать, в какую-то кашу вляпался — в какую, не знаю, но ведь любую расхлебать можно… Скажу одно: держись партии, Йозеф! Твои передряги — не только твои. Выложи их нам! А то забился в угол, как шелудивый пес, зарылся в себя и задыхаешься там. Что с тобой? Перестал нам верить? Нет, теперь ничего мне не говори, обдумай сперва хорошенько. Вчера мы в парткоме толковали о тебе — сам знаешь, все руками разводят, Патера то, Патера сё, кое-кто уже и слышать о тебе не хочет. Видали, мол, каков, тоже мне — рабочий директор! Хвост поджал да и подальше от огня… а еще коммунист! Ну, а все-таки скажу: мы тебе еще верим, Йозеф, — верим как честному парню. И будем стоять за тебя, что бы там ни было! Учти это — и встряхнись! Приходи к нам! Ну, я пошел, мне просто надо было выложить тебе все это. И вообще… насчет зятя, это я тебя обманул, в жизни у меня не было зятя на Жижкове. Ну! Выше голову и… А я побежал, не то трамвай из-под носа…

Адамек пожал ему руку, ткнул кулаком под ребра, как бы для того, чтобы выпрямить поникшего Патеру, и они разошлись.

В эту минуту Патера знал: решено.

Знал он это и сегодня, без малого час назад, когда — в который уже раз! — сидел в глубоком кресле, усыпляющем своей податливой мягкостью, и строптиво глядел на Полака, отгородившись от него словно каменным валом. Он больше молчал, чем говорил, только головой качал, тем не менее тот, другой, ясно почувствовал: что-то изменилось, не проникнуть ему в душу Патеры, не вскрыть ее.

— Так это твое последнее слово, товарищ?..

Патера кивнул, высвобождаясь из объятий кресла. Полак поднялся одновременно с ним. Заговорил — побледневший, но сдержанно-спокойный, не вынимая рук из кармана. От его слов веяло холодом.

— Надеюсь, ты все хорошо взвесил. Времени тебе было предоставлено достаточно. Даже слишком. И я не верю, что ты не изменишь своего решения и окончательно обманешь ожидания партии. То, что ты собираешься сделать, — не что иное, как глупое дезертирство, уклонение от задачи, которую поставила перед тобой…

Патера поднял руку, но тот, напротив, не дал ему слова вставить и сам продолжал:

— Не надо; все мы с тобой уже обговорили, остается подвести итог, резюмировать. Это я и сделаю. Ты требуешь оправдания, — но ни партия, ни я не можем тебе его дать. Партия может проверить тебя только на деле.

Патера резко перебил его:

— Не говори за партию!

— Я говорю от ее имени. Ты отказываешься — хорошо. Хочу обратить твое внимание: должность, которую ты получил бы, — не обычная, ты работал бы по специальным инструкциям…

— Но почему именно я?! — вскричал Патера. — Почему? Какую цель ты преследуешь?

— Партия знает, почему именно тебе… Повторяю: ты отказываешься — ладно, считаю дело Патеры законченным… со всеми последствиями, логически вытекающими из твоего отказа, основанного на полном непонимании подлинных нужд партии. Я же, если это тебя интересует, составил о тебе свое личное мнение и был бы плохим коммунистом, если б утаил его. За время наших неоднократных разговоров я понял, что тебя очень устраивает остаться в сторонке, понимаю… весьма логично в твоем случае…

— Ты на что намекаешь? — задрожав всем телом, Патера шагнул к Полаку.

— А, ты хочешь знать мое мнение? Да ты сам же его и сформулировал! Считаю тебя подлым предателем и убежден: при протекторате ты иначе активничал…

Он не договорил — рабочая ручища схватила его за горло, сдавила. Полак стал лягаться, он извивался в железных тисках, как червь — ошеломленный Патера отпустил его, одним рывком швырнул обратно в кресло.

— Ах ты… мерзавец! — загремел он. — Кто ты такой? Кто говорит твоими устами? Не произноси имени партии своей грязной пастью, ты!..