Нафиса Хаджи - Сладкая горечь слез

— Простите, — засуетился Казим, — я предложил гостям оставить документы у меня дома. Сказал, паспорта не понадобятся. Жители Ирака, несмотря на все свои проблемы, встречают иностранцев с раскрытым сердцем и помнят законы гостеприимства.

Парни усмехнулись, заглянули в машину и пропустили нас.

Несколько раз пришлось остановиться — уточнить дорогу. Но наконец мы постучали в двери Саны.

Мы продолжали держать винтовки наизготовку. Задняя дверь машины медленно отворилась. Оттуда выбралась маленькая девочка, вся в крови. Следом — мальчик. И женщина, укутанная в черное. Женщина коротко прижала к себе детей, а потом оттолкнула их подальше от машины, жестом велев подождать. Девчушка визжала так пронзительно, что хотелось заткнуть уши. Вокруг — кромешная тьма. Мать обошла машину и увидела, что мы натворили, — мы осветили фонарями переднее сиденье. Женщина застонала. Двое мужчин, водитель и пассажир. И сразу ясно — не было никаких причин стрелять. У водителя — отца, мужа — практически не осталось лица. Пассажир шевельнулся, простонал «Амми» [142] Амми (араб.) — мама. , и голова его безжизненно повисла. Женщина рывком открыла дверь, проверила, дышит ли он. В отчаянии выволокла тело из машины, еще раз прислушалась, есть ли дыхание. И, опустив мертвое тело себе на колени, завыла: «Ла! Ла! Йа Аллах! Ла!» Красный туман, сочившийся из машины, постепенно заполнял мою голову, потому что я не слышал больше ничего, кроме этого вопля и рыданий. Словно вода журчит. Или помехи в телевизоре. Просто звук пустоты. Просто шум собственной крови в ушах — а кровь этих мужчин никогда больше не будет течь. Женщина оставила тело старшего сына и вернулась к малышам, закрывая их от нас своим телом. Но я успел заметить взгляд мальчика. Страх и ненависть в его глазах прорвались сквозь шум в моей голове. «Это сделал я, — подумал я. — Это сделал я».

Приехала «скорая помощь». Забрала их всех. Но, прежде чем закрылась дверь, я встретился взглядом с женщиной, закутанной в черное, с женщиной, чью жизнь я только что разрушил. Искра, вспышка узнавания. Это была Сана, врач, это ее мужа, Али, и сына, Али Ашгара, мы только что расстреляли. Это глаза ее сына, Утмана, полыхнули ненавистью. Это ее дочь, Айша, рыдала, залитая кровью отца и брата.

Нам открыла женщина. В джинсах и рубашке. Она испугалась, увидев незнакомых людей на пороге.

— Сана? Вы — доктор Сана? — Я говорила по-английски.

— Да, — озадаченно ответила она на том же языке.

— Меня зовут Джо.

— Да?

— Я… мы к вам. Поговорить. Можно войти?

Она смотрела на меня так же, как тот мужчина в Дора. Потом перевела взгляд на Дину, Садига, Казима. И, как тот мужчина в Дора, молча подвинулась, приглашая нас в дом.

Я долго не решалась начать. Она, недоуменно нахмурившись, разглядывала меня. Я знала, что будет нелегко. Но не представляла, что это практически невозможно. Как начать разговор, ради которого я пришла?

— Я… заходила в ваш бывший дом, в Дора, искала вас. Говорила с вашим соседом. Который живет напротив. С тем, чьего сына застрелил американец два года назад.

— Да, я помню. Очень хорошо помню тот день. Этот человек — он просто невероятный. Вообразите только — пригласить в свой дом человека, который убил твоего сына. Уже на следующий день.

— Но тот морской пехотинец не пришел, — тихо проговорила я.

— Да, не пришел. Пришли другие. Офицер и еще двое, которые были рядом, когда мальчик погиб. — Взгляд Саны стал жестким. — Вы американка?

Я кивнула.

— Вы… вы здесь, потому что имеете какое-то отношение к тому, что случилось?

Еще один кивок.

— Одного из этих солдат я видела потом еще раз. Той ночью… — Голос Саны дрогнул.

— Той ночью, когда убили вашего мужа и сына, — продолжила я за нее.

— Откуда вы знаете? Кто вы такая? — испугалась она.

— Я знаю, потому что человек, которого вы видели, — мой брат! — выпалила я. — И я… я приехала сюда, потому что узнала, что… что он сделал. Я знаю, что произошло. Знаю — и поэтому хотела приехать… потому что… я должна была прийти… — Я искала в ее глазах хотя бы слабый намек, хотя бы тень понимания. И чувствовала себя виноватой, потому что просила ее о том, что сама, окажись на ее месте, едва ли смогла бы дать.

— Ваш брат? Тот солдат — ваш брат? Все равно не понимаю. Вы что, тоже служите в армии? Почему вы здесь?

— Потому что он не смог. Потому что он не может вспомнить, что совершил. Но он написал обо всем в своем дневнике. И я знаю — как он страдал. И страдает. И будет страдать, если вспомнит.