Сэди Джонс - Изгой

Дождь уже закончился, когда все вышли из церкви и отправились к своим машинам или пошли домой пешком. Элизабет тащила Джилберта к машине все быстрее и быстрее, словно убегая от кого-то, и это смешило его. Дома за обедом они мало разговаривали и почти не различали вкуса пищи, а вторая половина дня — для Льюиса, по крайней мере, — оказалась пустой и какой-то тяжелой. Он почему-то не мог заниматься обычными вещами, а отец по-прежнему казался ему незнакомым и встревоженным. Он уже привык к тому, что в доме постоянно присутствует женщина, и ощущение мужского начала после появления отца было странным и даже угрожающим. Образ отца волновал его и вызывал восхищение, но отец оставался для него чужим, и его появление нарушило равновесие в их доме. Военную форму Джилберта так и не сожгли: она висела в шкафу в пустой комнате, где тот переодевался, и Льюис предпочел бы, чтобы отец продолжал носить ее и оставался далеким и героическим, вместо того чтобы стать реальным человеком, влияющим на повседневную жизнь Льюиса, как это и происходило теперь. В своих костюмах и твидовых пиджаках он был похож на прежнего отца, казался более доступным, но это впечатление было обманчивым, потому что он оставался чужаком. Лучше бы он не был похож на очень близкого Льюису человека, но при этом все же был им.

В первую ночь после возвращения Джилберта все происходило так, будто они с Элизабет никогда раньше не занимались любовью; но потом, внезапно, все опять стало знакомым, таким же, как раньше. От благодарности она расплакалась, а он обнял ее и спросил:

— Что же это происходит? — как будто не знал этого сам.

— Непривычно быть дома?

— Конечно непривычно. А что бы ты хотела услышать от меня по этому поводу?

— Сама не знаю. Думаю, мне бы хотелось знать все, о чем ты думаешь. Я бы хотела знать, каким все это выглядит для тебя. Я хочу знать, о чем ты думаешь в это самое мгновение, и счастлив ли ты. Ты ведь никогда ничего не говоришь.

— Ну хорошо. Я думал, как замечательно лежать на настоящих простынях.

— Нет, ты не об этом думал!

— Об этом.

— А еще о чем?

— О, а еще о том, какой великолепный был обед.

— Прекрати!

— Но это чистая правда. Каким бы поверхностным ты меня при этом не считала.

Элизабет хихикнула.

— Выходит, там, в Северной Африке, желе вам не давали?

— На самом деле было разок. На Рождество.

— Так что же ты не рассказал ему об этом? Он был бы в восторге от таких подробностей.

— Ладно, а что ты? Какой война была для тебя, дорогая?

— Ха-ха.

— Ха-ха.

— Я знаю, что пишу ужасные письма, но в них все было.

— Про Льюиса?

— И про Льюиса, и про то, как я жила здесь, редко выезжая в город.

— Не слишком ли тебе было одиноко?

— Конечно одиноко. Но пару раз в день ко мне заглядывала Кейт, когда ей удавалось оторваться от своих мальчишек. Да и с Льюисом мы просто замечательная компания.

— Ты его портила.

— Я так не считаю. Я его особо не баловала.

— Ты делала это, проводя с ним много времени.

— Завидно?

— Разумеется нет, но тебе следовало бы нанять ему няню. Я тебя не понимаю. Ты могла бы больше уделять времени себе.

— Если бы у меня было больше времени для себя, я бы частенько напивалась до чертиков.

— Лиззи!

— Я уверена, что так бы оно и было. Господи, да на что мне нужно было время? Чтобы сходить к Клэр Кармайкл или к Бриджет Каргилл? Или чтобы поехать в город, где меня, скорее всего, разбомбило бы к чертовой матери?

— Ты ужасно выражаешься.

— Не будь таким напыщенным.

— В сентябре он пойдет в школу.

— Да. Надеюсь, что пойдет.

— Мне кажется, что и в восемь лет он еще слишком мал для этого.

— Всем остальным там тоже будет по восемь.

— Тебе будет его не хватать.

— Ему меня — тоже.

— Для него это будет хорошо.

— Да, наверное.

— Теперь, когда я вернулся, ты не будешь одинока и не будешь скучать.

— И ты каждый вечер будешь дома.

— Каждый вечер.

— Не могу в это поверить.

— Я знаю.

— А если я засну, ты все равно останешься здесь? Будешь здесь завтра, я имею в виду?

— Ну конечно. Знаешь, Лиззи, а ты действительно хочешь знать, о чем я думаю? Я думаю… я просто…

— О нет, не нужно говорить мне, если это вызывает у тебя слезы. Не нужно…

Рождество, 1947 год.

Дики Кармайкл хотел бы иметь зал с потолками двойной высоты — он видел такие в некоторых домах, — где было бы место для по-настоящему высокой елки. Но пока он довольствовался залом, который у него был; правда, на фоне панелей из темного дерева рождественская красавица действительно смотрелась великолепно. Однако такие старые дома обязательно имеют один серьезный недостаток — это всегда не совсем то, чего бы вам хотелось. Он подумывал о том, чтобы построить новый дом, где можно было бы полностью реализовать все свои пожелания. Этот дом в стиле эпохи Тюдоров был вытянутым, некоторые комнаты были проходными. Торжественная часть праздника должна была проходить в гостиной с тремя каминами и многостворчатыми окнами. На столах в двух соседних комнатах были выставлены закуски а-ля фуршет, стояли чаши с пуншем и ящики шампанского, и Клэр говорила, что все это на самом деле «не еда, а только много шума». Она наняла в помощь своей домоправительнице двух девушек из деревни, и во всех комнатах нижнего этажа были разожжены камины.