Йозеф Рот - Сказка 1002-й ночи

Тайтингер оправляет сорочку и подходит к двери. Узнает начальника полиции и приходит к выводу, что о крошке Вессели уже все равно известно, и поэтому, выйдя в коридор, не утруждает себя тем, чтобы закрыть за собой дверь.

— Барон, прошу вас, — говорит начальник полиции. — И немедленно!

— Будь здорова, — кричит Тайтингер в открытую дверь крошке Вессели.

Поднимаясь рядом с начальником полиции по плоским ступеням, Тайтингер не осведомляется, чего ради его сдернули с места. И без того можно догадаться, что речь зайдет о каком-нибудь чрезвычайно деликатном поручении, о деле, связанном с применением его собственных, барона Тайтингера, способностей и возможностей. Ведь не зря его в свое время прикомандировали для особых поручений. В обычных ситуациях он мог и сплоховать, зато в чрезвычайных на выручку к барону приходила его фантазия. Туда, где в маленькой комнате сидели трое господ, растерянные и беспомощные, измученные раздумиями о поисках несуществующего выхода из обозначившегося тупика, бледные от страха, чуть ли не занемогшие от осознания собственного бессилия, ротмистр Тайтингер ворвался как свежий ветер. И после того как остальные господа боязливым шепотом изложили ему по-французски свои заботы, он воскликнул, как делал это обычно, сидя за картами, воскликнул на том не столько местном, сколько повсеместном диалекте, который восходил, казалось, к говору всех немецких земель, входящих в империю, разом:

— Господа! Господа! Да это же просто как перст!

Все трое навострили уши.

— Просто как перст, — повторил Тайтингер.

Мгновенно, буквально в ту же секунду как он услышал, что речь идет о графине В., в нем проснулась не ведомая ему дотоле ненависть, своего рода изобретательная мстительность, чрезвычайно изобретательная, даже изощренная, фантастическая, можно даже сказать, вдохновенная. И она заговорила тотчас же голосом барона:

— Господа! В Вене огромное число женщин, несметное количество женщин, неисчислимое множество! А Его Величество шах… нет, я не хочу сказать, что у него дурной вкус, напротив, совершенно напротив!.. Однако Его Величество, и это вполне можно понять, никогда не имел случая убедиться, какие… какие… скажем, бывают случаи и степени сходства.

Он имел в виду собственный опыт с Мицци Шинагль. Ему вдруг почудилось — и это почудилось ему впервые за всю его беззаботную ветреную жизнь, — что душа его навек пропала и не изведает вечного блаженства. Необъяснимая ненависть к графине В. охватила его и еще менее понятное ему самому желание, чтобы шах действительно взял ее. Неведомое прежде смятение бушевало в его душе: еще продолжая желать, чтобы женщина, которую он когда-то любил и которую, как ему показалось, в этот миг он начал любить по-новому, была постыдным образом отдана на потребу какому-то персу, он тут же, в тот же самый момент, страстно захотел любой ценой избежать позорного поручения. Внезапно он понял, что все еще безответно влюблен, что вся его неожиданная мстительность — от безответной любви, но что в то же самое время ему надлежит охранять предмет своей любви и своей мстительности, словно тот принадлежит ему одному; он понял, что не следует ему выставлять на позор даже «двойняшку» любимой женщины, даже Мицци Шинагль, но что, тем не менее, пусть окольным путем, ему все же придется предать, продать, опозорить и оскорбить ее.

— Господа, нет ничего легче, — начал он и, произнеся эти слова, устыдился и вместе с тем обрадовался. — Нет ничего легче, чем подыскать человеку двойника. Почти каждый из нас — не правда ли, господа — знает применительно к самому себе о существовании такового. И у дам есть двойники, да и почему, собственно говоря, нет? Двойники, или «двойницы», дам попадаются и среди женщин, находящихся, скажем так, на казарменном положении. Господин начальник полиции наверняка понял, что я имею в виду!.. Тем самым мы сможем избежать массы неприятностей. Я хочу сказать, мы избежим крайне непредсказуемого, а то и наказуемого поворота событий в связи с необходимостью доложить Его Императорскому Величеству о ситуации, избежим неприятностей, не продемонстрировав при этом недружелюбия…

«Непредсказуемость» и «наказуемость» были при дворе едва ли не синонимами.

Господа мигом смекнули, о чем речь. Взглянули, правда несколько озадаченно, на великого визиря, но вежливая улыбка у него на устах не сменилась пренебрежительной гримасой. Визирь не хотел — а теперь это поняли и остальные — показывать, что и он сообразил, в чем дело. Да и восхитился он поневоле изобретательной фантазией ротмистра.