Исабель Альенде - Инес души моей

Мы еще не закончили готовиться к битве, когда услышали душераздирающие вопли, с которыми индейцы идут в атаку. Этот ужасающий ор распаляет их до безумия и должен парализовать страхом врага, но в нашем случае эффект был обратный: воинственные крики индейцев лишь переполняли нас яростью. Отряд Кироги успел соединиться с отрядом Вальдивии за мгновение до того, как полчища врагов хлынули в долину с гор. Их были тысячи и тысячи. Они бежали почти обнаженные, с луками и стрелами, копьями и палицами, воя, вне себя от предвкушения битвы. Залп из аркебуз скосил первые ряды, но это не остановило и даже не замедлило бег остальных. Через пару минут мы увидели раскрашенные лица индейцев рядом с собой, и началась схватка. Копья наших солдат пронзали их тела цвета глины, шпаги рубили головы и руки, копыта лошадей топтали упавших. Когда индейцам удавалось подойти близко, они оглушали лошадь топором, и, как только у нее подкашивались ноги, двадцать рук хватало всадника и стаскивало его на землю. Шлемы и кирасы защищали солдат всего на несколько мгновений, но иногда этого времени оказывалось достаточно, чтобы кто-нибудь пришел на помощь. Стрелы, бесполезные против кольчуги и лат, оказывались очень опасными, когда попадали в незащищенные части тела. В шуме и хаосе битвы раненые испанцы продолжали сражаться, не чувствуя боли и не замечая кровотечения, а когда они в конце концов падали, кто-нибудь их выносил с поля битвы и волоком притаскивал ко мне.

Я с помощью своих индианок организовала крошечный госпиталь. Нас защищали несколько верных янакон, которые хотели спасти женщин и детей своего племени, и темнокожих невольников, которые боялись, что, если они попадут в руки наших врагов, с них сдерут кожу, чтобы выяснить, крашеная она или нет, как — они знали об этом — происходило с их собратьями раньше в других местах. Мы делали перевязки тряпками вместо бинтов, ставили жгуты для остановки кровотечения, спешно прижигали раны раскаленными углями и, едва мужчины были в состоянии встать на ноги, давали им воды или глоток вина, возвращали им оружие и отправляли сражаться дальше. «Дева Заступница, защити Педро», — бормотала я, когда в ужасном деле обработки ран выдавалась мимолетная передышка. Ветер приносил нам запах пороха и лошадиного пота, который смешивался с запахом крови и паленого мяса. Умирающие хотели исповедоваться, но капеллан и другие монахи были на поле битвы, так что я сама крестила им лоб и давала отпущение грехов, чтобы они могли отойти с миром. Капеллан объяснял мне, что в случае необходимости при отсутствии священника крестить и соборовать может любой христианин, но я не была уверена, позволено ли это делать и женщине. К предсмертным хрипам и стонам боли, воплям индейцев, ржанию лошадей и взрывам пороха примешивался плач испуганных женщин, у многих из которых за спиной были привязаны дети. Сесилия, привыкшая к тому, чтобы ей прислуживали как принцессе — ведь она и была принцессой, — вдруг спустилась с небес на землю и работала плечом к плечу с Каталиной и со мной. Эта женщина, такая миниатюрная и изящная, оказалась гораздо сильнее, чем можно было себе представить. Ее туника из тончайшей шерстяной ткани была насквозь пропитана чужой кровью.

Был момент, когда нескольким врагам удалось приблизиться к тому месту, где мы пользовали раненых. Вдруг я услышала крики громче и ближе, чем раньше, и, подняв взгляд — я как раз пыталась вытащить стрелу из бедра дона Бенито, а другие женщины держали его, — очутилась лицом к лицу с дикарями, которые толпой шли на нас с поднятыми топорами, заставив отступить наших слабых охранников — янакон и негров. Не задумываясь, я схватила двумя руками шпагу — с ней научил меня обращаться Педро — и приготовилась защищать небольшой пятачок нашего полевого госпиталя.

Во главе атакующих был пожилой индеец с размалеванным лицом и украшенный перьями. Старый шрам пересекал его щеку от виска до самого рта. Я разглядела эти детали в одно мгновение: все происходило очень быстро. Я помню, что мы стояли напротив друг друга — он со своим коротким копьем, а я со шпагой, которую мне приходилось держать обеими руками, — в одинаковых позах, крича от ярости и одинаково свирепо смотря друг на друга. И тут вдруг старик сделал знак, и его люди остановились. Я бы не поклялась в этом, но мне показалось, что на его лице цвета земли промелькнула легкая улыбка. Он развернулся и начал удаляться с проворством юноши как раз в тот момент, когда Родриго де Кирога галопом принесся к нам и уже был готов обрушиться на нападавших. Старик этот был вождь Мичималонко.