Исабель Альенде - Инес души моей

— Остановитесь! Я вас прошу простить эту невольную обиду, дон Франсиско. Мы живем в дурные времена, было пролито очень много крови и совершено множество страшных грехов, поэтому не удивительно, что хорошие манеры сейчас отошли на второй план. Синьор Челлини прекрасно понимает, что вы защищали наш монастырь не из корыстного интереса, а по зову сердца. Последнее, чего хотел бы синьор Челлини, — это оскорбить вас. Для нас было бы большой радостью, если бы вы в знак признательности и уважения согласились принять от нас что-нибудь в дар.

Настоятельница сделала знак скульптору, призывая его немного подождать, а затем взяла Агирре под локоть и отвела в другой конец зала. Челлини слышал, как они там долго перешептывались. Когда его скудный запас терпения был уже на исходе, они вернулись, и настоятельница изложила просьбу молодого офицера. Сам он в это время стоял, вперив взгляд в носки своих сапог, и на лбу его выступал пот.

Так Бенвенуто Челлини получил от папы Клемента VII, до того как он был отправлен в изгнание, разрешение на брак Франсиско де Агирре с его кузиной. На радостях Агирре бегом бросился рассказывать об этом Педро де Вальдивии. Франсиско не мог поверить своему счастью. Из глаз у него катились слезы, а его обычно твердый молодецкий голос дрожал, когда он пытался поведать новость своему другу.

— Не знаю, хорошая ли эта новость, Франсиско. В твоей коллекции не меньше любовных побед, чем в коллекции нашего императора — часов. Я не могу представить тебя степенным отцом семейства, — колко заметил Вальдивия.

— Я никогда не любил ни одну женщину, кроме моей кузины! Все остальные для меня — безликие существа, появляющиеся в моей жизни только на минуту, чтобы удовлетворить страсть, которую дьявол разжигает во мне.

— Дьявол разжигает в нас много разных страстей, а Бог дает нам разум и силы, чтобы справляться с ними. Этим мы и отличаемся от животных.

— Педро, ты воюешь не первый год и все еще думаешь, что мы отличаемся от животных?.. — поддел друга Агирре.

— Несомненно. Предназначение человека в том и состоит, чтобы оторваться от звериного состояния, вести жизнь согласно самым чистым идеалам и спасти свою душу.

— Ты пугаешь меня, Педро! Ты говоришь, как священник. Если б я не знал тебя так хорошо, как я тебя знаю, я бы решил, что в тебе нет того основополагающего инстинкта, который движет мужчинами.

— Нет, этого инстинкта у меня предостаточно, уверяю тебя. Но я не позволяю ему определять свое поведение.

— Я не так благороден, как ты, но мои грехи искупает та чистая и возвышенная любовь, которой я люблю свою кузину.

— Вот забавно будет, когда ты женишься на этой идеальной девушке! Интересно, как тебе удастся примирить это высокое чувство с твоими распутными привычками? — лукаво улыбнулся Вальдивия.

— Это будет несложно, Педро. Жаркими поцелуями я сотру с кузины налет святости и страстно буду любить ее, — с безудержным смехом ответил Агирре.

— А как насчет верности?

— Моя будущая жена позаботится, чтобы в нашем браке всего было вдоволь. Но отказаться от женщин я не могу, так же как не могу отказаться от вина или шпаги.

Франсиско де Агирре спешно отправился в Испанию, чтобы жениться раньше, чем вечно колеблющийся понтифик изменит свое решение. Видимо, ему удалось сочетать платоническое чувство к кузине со своей неуемной страстью, и молодая супруга ответила ему взаимностью без тени робости, потому что о пылкости отношений этой пары ходили легенды. Говорят, что соседи собирались на улице перед домом Агирре, чтобы послушать доносящиеся из окон звуки и побиться об заклад о том, сколько любовных заходов будет в ту ночь.

После долгих скитаний по полям сражений, в крови, пороховом дыму и грязи Педро де Вальдивия, прославленный ратными подвигами, тоже возвратился в свои родные пенаты. Он вернулся обремененный огромным опытом и сумкой с золотом, которое полагал пустить на восстановление своего обедневшего имения. Марина, ожидая его, повзрослела и из девочки-подростка превратилась в женщину. Капризы избалованного ребенка навсегда остались в прошлом. О ту пору ей было шестнадцать лет, и она была красива какой-то эфирной и безмятежной красотой, которую можно было созерцать как произведение искусства. Весь ее вид выражал отстраненность, как у сомнамбулы, будто бы она предчувствовала, что вся ее жизнь будет вечным ожиданием.

В первую совместную ночь после разлуки супруги механически молча повторили свои прежние движения. В темноте спальни их тела касались друг друга без всякой радости; он боялся отпугнуть ее, а она боялась согрешить; он желал любить ее, а она желала только, чтобы рассвет наступил поскорее. Днем же оба добросовестно исполняли отведенные им роли, отстраненно сосуществуя в одном пространстве.