Сергей Ермолов - Московские страсти

- Смотря что считать главным. Перестань. Кроме шуток, что это значит?

Я очень медленно умнею. Я сомневался, что говорю убедительно. Она не хотела меня понять. В ее глазах я не увидел ничего, кроме усмешки.

Наташа внезапно заговорила и назвала меня по имени, словно это было все, что она могла мне сказать. Я был удобен для ее равнодушия. По ее взгляду, вдруг ставшему каким-то робким, я сразу догадался, что она не поверила ни одному моему слову. Почему она медлила с ответом?

- Ты думаешь, что у тебя есть право спрашивать меня об этом? – спросила Наташа. Ты сам виноват.

- Как? Опять я виноват?

- Да, ты.

- По-твоему, я все выдумал или мне приснилось? – мои возражения могли быть только притворством.

- Ты думаешь, что я дурочка?

- Я? Думаю, что ты дурочка? Конечно, нет.

Я не понимал, что делало меня виноватым. Прежде ни одной женщине не удавалось заставить меня унижаться.

Наташа опять становилась чужой для меня. Она смотрела на меня в упор, но ничего не говорила. Ей нравилось разочаровываться во мне. Я не был уверен в правильности того, что делал. Мне угрожало непонимание. Мне приходилось спорить с любимой женщиной. Я не был убедителен даже для себя.

Наташа взяла меня за подбородок и заставила на нее посмотреть. Мы не могли не зависеть друг от друга.

- Все, что бы ты теперь не сказал, не имеет значения.

- Я тебе не верю, - не верить – легко.

- Ты мне противен. Оставь меня в покое.

У меня в памяти осталось все. До мельчайших деталей.

- Неужели? А я думал, все идет хорошо, - мне очень хотелось сделать свою злость насмешливой.

- Ты мне надоел.

Не следовало ждать, когда она скажет это. Но я словно старался привыкнуть к любому унижению перед Наташей.

- Мне нравится быть жестокой. А ты согласен это терпеть. Следует избегать женщин, стремящихся отомстить за свои прежние обиды, - ей было необходимо лишить мою любовь уверенности.

Я испугался. Всегда неприятно сознаваться, что я – труслив.

- Для меня твое прошлое не имеет значения, - я не хотел сожалеть о том, что делал. Очень важно ни о чем не сожалеть.

Испугался того, что боятся все мужчины. Чувство любви изменило меня против моего желания. Я оказался не способен обмануть Наташу.

Если бы не упрямство, я бы признал свое поражение. Я не хотел приучать себя к унижениям. Редко изменяю своим привычкам.

Рядом с Наташей мне становилось так же неуютно, как и без нее. Надо быть честным хотя бы с самим собой. Она мне ничего не объяснила.

Почему все это случилось? Хотя, в общем, я понимал почему. Я улыбался с видом человека, знающего больше, чем он говорит. Мне делала больно женщина, которую я любил. Мне казалось, что я могу сделать что-то непоправимое.

- Если я потеряю тебя, я не переживу, - я думал, что никогда никому не скажу этого. А вот сказал.

- Тебе следует успокоиться. Зачем ты сказал это?

- Потому что я так чувствую.

- А я нет.

Ее слова были жестокими, но честными. Даже и винить ее не могу. Сам во всем виноват. Я почувствовал себя загнанным в угол. Подумал, что это и есть любовь.

Я молчал и не пытался дотронуться до нее. Видел широко открытые глаза Наташи, но заглянуть в них не мог. Она смотрела прямо на меня, но не хотела замечать. Она была права только потому, что я чувствовал себя виноватым. Не понимаю, как можно разочароваться в любимой женщине. Но я знал: презрения долго не выдержу. Мне не следовало искать в наших отношениях повод для обиды. Но я не мог не чувствовать, что Наташа обижает меня.

Не могу объяснить, почему терпел унижающее отношение к себе. Искренность мужчины всегда глупа.

Мы продолжали молчать. Что мне следовало сказать? Каждый человек может ошибиться. Мое воображение всегда делает женщину сложнее, чем она есть в действительности.

Наташа смотрела на меня, а я на нее. Ощущал силу ее взгляда. «Нет, ее невозможно убедить», подумал я. Во время отступить – это еще не поражение.

- Ты для меня – один из многих, - Наташа избавляла меня от самоуверенности. – Мне никогда не было хорошо с тобой. Другие мужчины, я знаю, чувствовали меня иначе.

- Ты обо всем забыла?

- Почти обо всем.

- Я не смогу забыть.

Я сказал Наташе правду. У меня это получается лучше обмана.

Я не понимал происходящее с нами. Иногда мне казалось, что я хочу понять в Наташе то, что лишено смысла.

Она смотрела на меня, как на клоуна. Была обязана так посмотреть. Наташа смеялась надо мной. Все еще слышу ее смех.

- Ты права. С тобой я веду себя, как клоун. Я очень несчастен. Это очень смешно, - я радовал ее признаниями, которым не мог обрадоваться сам.