Сергей Ермолов - Московские страсти

Я чувствую, что мне задан вопрос-ловушка. И не знаю, как ответить. Наташа улыбается. Кривая циничная усмешка. Придется идти на компромисс. Компромиссов я не люблю. На миг меня охватывает бешенство - мне вдруг показалось, что она обдуманно и намеренно загоняла меня в угол. Я оценивающе смотрю на нее, склонив голову набок.

- Что ты на меня уставился? - говорит она раздраженно.

- Пытаюсь понять, бываешь ли ты хоть когда нибудь мягкой.

- Это тебе зачем?

Протяжно вздохнув, я признаюсь:

- Понятия не имею.

Чувствуя раздражение и некоторую потерянность, она капризно добавляет:

- Перестань маячить перед глазами, меня это нервирует.

- Тебя нервирует все, - говорю я, как бы подводя черту.

Слишком хорошо зная, что отрицать мои слова бесполезно, она язвительно соглашается:

- Как это верно.

Если бы у меня был небольшой резиновый мячик-антистресс, я с удовольствием помял бы его в руках, чтобы снять напряжение. Но поскольку его у меня не оказалось, я довольствуюсь тем, что принялся барабанить пальцами по столу.

- Извини, я слишком была резка с тобой, - говорит Наташа, внимательно заглядывая мне в глаза.

- Не имеет значения, - я отворачиваюсь.

- Нет, имеет, - отвечает она серьезно.

После минутного молчания снова говорит:

- Извини меня, я не должна была так с тобой разговаривать.

Теперь пришла моя очередь промолчать.

Наташа берет меня за руку и спрашивает:

- Ты сердишься на меня?

Голос был почти умоляющий, и мне пришлось вежливо ответить:

- Конечно, нет. С чего бы мне сердиться?

- Никто для меня не значит столько, сколько ты. Я никогда не смогу с тобой расстаться.

- Как я могу тебе поверить? - спрашиваю я сердито.

- Должен поверить. Скажи, что ты любишь меня.

- Я уже говорил.

- Скажи еще раз.

И я знаю, что это означает.

- Какая ты сегодня странная.

- Не смотри на меня так.

- Стараюсь.

Я хочу увидеть, что будет дальше. В этом правда. Я хочу ее попытать, выяснить, разузнать то, другое. Удовлетворить свое любопытство и успокоиться.

У меня ничего не получается. Мне стыдно до отчаяния, стыдно, что я заперт в Наташе, в ужасах этого маленького незначительного животного. Я повторяю и повторяю, обращаясь к самому себе: «Там, снаружи, мир, а меня это так мало волнует».

Раньше я не понимал, какая это ценность - просто быть собой, без оглядки на окружающих.

Она слишком хорошо меня знает. Я ненавижу, когда она заставляет меня так чувствовать. Лицо у нее довольное, аж противно. Я отпиваю вина.

- Мне давно уже не было так хорошо.

У меня нет ощущения, что я делаю что-то неправильно.

- Сережа. Что ты делаешь?

- Хорошо провожу время.

Я встаю, подхожу к ней, поднимаю ее с кресла и прижимаю к себе. Она не отпихивает меня. Наташа умеет напустить на себя равнодушную холодность. Она не дает мне никаких шансов. Может, все не так плохо. Может, все будет хорошо. Может, на самом деле все утрясется само собой.

Я пьяный, мне плохо. У меня ощущение, что меня вообще нет. Пустое место. Поэтому я недовольный и злой. Мы с Анной вроде бы вместе, но каждый - отдельно. Каждый в своей скорлупе.

- Ты всегда этого хотел? - спрашивает она.

- Да, наверное. Я не знаю.

- Я должна тебя остановить. Но я не хочу. Никогда не хотела тебя останавливать.

Уже слишком поздно. Я еще успеваю подумать, что если все должно прекратиться, то прекращать надо прямо сейчас - но уже слишком поздно. Я миновал точку невозвращения, но дело даже не в этом. Если остановиться сейчас, то получится как-то даже и неудобно - получится, что весь этот всплеск был впустую.

Я весь такой беззащитный и уязвимый, и меня бьет озноб. Я не могу поверить, что она действительно так думает, и я даже заглядываю ей в глаза, надеясь увидеть, что там пляшут искры смеха. Но нет, я вижу, что она серьезна.

Это все оттого, что для меня другие просто-напросто не существуют. Вот что я вдруг понимаю. Однако ей ничего не говорю. Я не могу понять, сердита она или разочарованна. Возможно, ей все равно.

Так было не всегда.

- А почему ты ничего не говоришь?

Я отвечаю:

- Нечего сказать.

- Почему ты не пытаешься меня остановить?

- Потому что я не хочу. Ты изменилась. Я тебя не узнаю. Я перестал тебя понимать. Я в растерянности, - говорю я, не узнавая своего голоса. - Что-то изменилось, что-то разрушилось. У тебя кто-нибудь другой?

- Откуда ему взяться? Последние полтора месяца я никого кроме тебя не вижу. Ты что, правда считаешь, что я могу так поступить? - с сомнением произносит Наташа.