Сергей Ермолов - Московские страсти

- Если ты все объяснишь, не сомневаюсь, я пойму правильно.

- Не думаю. Я и сама ничего не понимаю.

- А ведь тебе нравится, когда я на тебя смотрю. Женщина-тайна. Ты не очень любишь отвечать на вопросы.

- Я просто не люблю говорить о себе.

- Мне не хватало тебя.

- Это было не так уж долго.

- Мне казалось, это была вечность.

- Я не хочу об этом говорить.

- Почему?

- Ты торопишься.

- Должен пройти какой-то определенный срок?

- Трудно сказать. Отодвинься, пожалуйста, в сторону. Мне трудно дышать.

- Что-то в последнее время ты стала слишком чувствительной.

- Я не хотела обидеть тебя. Давай забудем об этом?

- И как такую тебя любить? Я же тебя люблю. Хоть ты в это и не веришь.

Я не настаиваю, чтобы она рассказала всю правду. Я знаю, что рано или поздно она мне все расскажет. Кроме того, я уже услышал достаточно много для одного дня. Как стена между нами, но меня это не огорчает. Она продолжает смотреть перед собой ничего не выражающим взглядом. Я не могу с этим бороться. Я не могу двинуться, отвернуться, ответить. Мне представлялось, что пострадавшая сторона именно она.

- Что то происходит, - говорю я и пристально вглядываюсь в нее. - Что происходит?

- Ничего, - отвечает она.

- Ты могла бы сказать что нибудь приятное.

- Я себя приятно не чувствую.

- Черт возьми, Наташа! Что я должен сказать? Что ты права, а я виноват? Что именно ты хочешь услышать?

Она медленно поворачивается и смотрит на меня.

- Для начала подходит.

- Знакомства с тобой хватило, чтобы понять: я теряю свою свободу. Не сердце, не голову. Свободу быть собой, когда тебя нет рядом. Терпеть не могу, когда ты знаешь, что делается у меня в голове. Не думаю, что это очень смешно, Наташа, - я стараюсь, чтобы голос звучал спокойно.

- И не должно быть. - Притворная улыбка растягивает ее губы.

Она смотрит на меня. Через несколько мгновений облизывает пересохшие губы.

- Но ты не можешь говорить это серьезно?! - Снова появляется улыбка, но так же быстро пропадает.

- Не могу?

- Как все глупо, - говорит она с притворной серьезностью. - Но мило.

Такой ответ может означать все, что угодно.

Господи, я должен мыслить трезво и логично. А что еще я могу придумать? Больше ничего подходящего в голову не приходит.

Я чувствую, она и играет, и не играет. В такие минуты она сначала улыбается мне в ответ, а потом быстро меняет тему разговора. Кажется, в такие минуты ее личность раздваивается. Это не имеет никакого отношения к той простоте и легкости, которую мы испытывали, когда были вместе раньше.

- Ох, какой же ты глупый, я ж говорила тебе, ты ничего не понимаешь.

Наши глаза встречаются, и она фыркает от смеха. Она опять смеется. Потом она берет все под контроль и сидит насупившись. И так, как будто этот ведущий подрывную работу смех и вовсе не звучал, она вздыхает глубоко и говорит:

- Так странно, странно себя чувствую.

Я сразу понял, что ее агрессивность прошла.

- Мне так стыдно, - сказала она. - Tы слушаешь, да? Это очень важно для меня, правда. Надеюсь, что не вызвала у тебя антипатии.

- Вовсе нет, - качаю я головой.

- Все, что я делала эти годы, - это делала свою клетку повыше и попросторнее. У каждого из нас своя клетка.

- У меня нет, - говорю я убежденно.

- Тогда ты счастливый человек. Ты не сердишься на меня?

- За что?

- Ну, не знаю. Мне кажется, что я тебя использую.

Я опять чувствую, как ей одиноко.

- В этом нет ничего смешного!

- Конечно, нет.

- Тогда прекрати смеяться.

- А что тебе мешает?

Она выглядит очень озадаченно и кажется мне глупой, потому что ничего не понимает. Я вижу, как она старается подобрать слова и, так и не высказав их, отбрасывает как непригодные.

Я чувствую себя так, словно мне нанесли, и сделали это преднамеренно, один за другим несколько ударов, нацеленных куда-то прямо в грудь. От этих ударов мне так больно, что я задыхаюсь, почти готов хватать воздух ртом.

Отвернувшись от меня, Наташа какое-то время смотрит в окно, а потом начинает говорить сама. Она умеет, когда задается такой целью, быть жесткой, злой.

Я склоняю голову набок, как бы в знак подтверждения, пытаясь тем самым дать ей понять, чтобы она продолжала. Если кто-то спрашивал у меня совета, то вряд ли извлекал из него много пользы. Можно все делать по-своему. Можно. Но я уже научился бояться.

- Ты понимаешь, о чем я?

- Пожалуй, нет. - Я смотрю на нее, не мигая, чтобы на глаза не навернулись предательские слезы. - Я тебя нисколечко не понимаю.