Дженни Нордберг - Подпольные девочки Кабула. История афганок, которые живут в мужском обличье

Не знаю уж, в чем тут дело – то ли в моих стараниях уверенно говорить с четким американским акцентом, то ли в афганской магии, но великодушный служащий госдепартамента в телефонном разговоре предлагает нам два кожаных кресла на одном из запланированных рейсов из Бадгиса за счет любезности американских налогоплательщиков – одно для меня, а другое для моей «афганской партнерши», как я только что окрестила Сетарех в жалкой попытке подражать официальному жаргону. Не выдвигается никакого требования проверить ее через службу безопасности, не происходит никакого обсуждения ее этнического происхождения или клана ее отца – что само по себе уже маленькое чудо. Я изображаю жестами восклицание «Боже, благослови Америку!», обращаясь к Сетарех, и она в ответ молча поднимает руки в победном жесте.

Позднее, когда вопрос с отъездом уже решен, в наш последний вечер в Бадгисе, Сетарех обращается ко мне с вопросом-просьбой:

– Вы умеете танцевать парный танец?

Это когда мужчина и женщина танцуют вместе, поясняет она, видя озадаченное выражение на моем лице. Она видела такие фотографии в сети – два человека держатся друг за друга, двигаясь по танцполу. Сетарех всегда танцевала только одна или с другими женщинами, запертая на невестиной половине во время свадеб. Так что же, могла бы я научить ее другому виду танцев? Пожалуйста!

Выглянув на лестницу, чтобы убедиться, что она пуста и никто сюда не поднимется, я обвиваю рукой ее талию и кладу ее ладонь себе на плечо.

Наше музыкальное сопровождение – венский вальс, который я напеваю себе под нос, пока мы отрабатываем движения. Раз-два-три, раз-два-три . Все, что современнее вальса, потребовало бы больших умственных усилий с моей стороны, да и сам вальс кажется подходящим вариантом – именно его меня учили танцевать для моего первого официального званого ужина в Стокгольме, когда мне было 16 лет.

Пока я веду Сетарех в босоногом вращении по коврам губернаторского гостевого домика в северном Афганистане, мы рассказываем друг другу фантазии о своих платьях с кринолинами и струящимися шлейфами. Или, может быть, я во фраке с зализанными назад волосами и в сверкающих лакированных кожаных паркетных туфлях…

Сделав нескольких неуверенных кругов, мы теперь плавно движемся сквозь густой темный воздух, льющийся через драные москитные сетки. Сетарех выгибается, опираясь спиной на мою руку, позволяя своим неприкрытым черным волосам длиной до талии упасть до полу.

Она была моей телохранительницей, и моей переговорщицей, и моим исследователем, и моей закадычной приятельницей, и я, в свою очередь, обучала ее вещам, о которых ни одна приличная женщина не должна упоминать вслух. Она – женщина до мозга костей, всегда и во всем, женщина очень уверенная в себе. Но, как и у нескольких наших знакомых бача пош , у нее есть доверяющий ей и прогрессивный отец, который позволил Сетарех работать и путешествовать со мной, открывая неведомое. Она рискует ради меня жизнью, и я всегда буду хранить ее тайны.

Если Афганистан снова повернет в сторону фундаментализма, все Сетарех, все Мехран, все Азиты, все девушки-отказницы окажутся на передовой. Какую бы одежду они ни носили, какой бы гендер ни демонстрировали, они снова будут рисковать тем, что их закроют за запертыми дверями, во тьме; их образованность, мудрость и мужество пропадут втуне. Эти женщины, которые появились здесь за последнее десятилетие, исчезнут из магической страны, полной тайн, пышущей мощью и обещаниями, – страны, которой они могли бы помочь управлять.

Пока мы вальсируем в штанах и туниках, пропитанных потом с ноткой шведского репеллента от насекомых, над которым афганские москиты явно покатываются со смеху, я думаю о том, что непременно нужно будет почаще танцевать, когда я вернусь в свой мир.

Итак, теперь я пришла к выводу, что бача пош – недостающий фрагмент в истории женщин.

У нас есть представление о том, как формировался патриархат. Но тогда же родилось и сопротивление. Бача пош – это одновременно историческое и современное непризнание патриархата теми, кто отказывается принимать господствующий порядок для самих себя и своих дочерей. Большинство бача пош , включая Захру, Шукрию, Шахед, Надер и Мехран, дорого заплатили за то, что жили как мальчики, и редко сами выбирали себе такие обстоятельства. Но, едва оказавшись на другой стороне, они стали отвечать ударом на удар. И это не осталось незамеченным. Так может ли существовать история, повествующая одновременно об уступке и сопротивлении, о трагедии и надежде?