Евгений Комарницкий - Эныч

— Не могу согласиться с таким моим местом, — сжимает ноги замком Волохонский. — Я высказал точку зъения, котоюю под-твейдят многие ученые светила, а вот у моего пьетивника не оказалось пъи себе ни веских, ни надежных айгументов — один неопьявданный пессимизм. Так что я не понимаю, по каким къитейиям мне пъисудили ящик и заявляю пьетест…

Дядя Лука останавливает речь, так как под него закладывается еще один, третий этаж.

— Дизайн! Помоги Сонету узлы на корзине закрепить! Горелку больно не распускайте! — пользуясь паузой, дает указания своим товарищам Авангардий. Бароккоподтянутый Дизайн в штопаной безрукавке отставляет ведро с краской и подключается к увлеченно вяжущему узлы владельцу цепочки.

Молекула скашивает иронические глаза на дорождающийся в конвульсиях летательный аппарат.

— А знаете, капитан, — бодро говорит он Авангадию, — если бы в самом деле ваше жестяное чудо-бриг способно было б поднять ваш экипаж хотя бы на метр от сцены, то я, пожалуй, и поверил бы в возможность существования вашего гипотетического выхода. — Он доверительно смотрит в глаза невозмутимо-слушающему его собеседнику и доканчивает — Откроюсь — скучновато порой.

— Скоее эта колонна сама собой полетит в космос, — запальчиво замечает, указывая на винный штабель, не находящий места ногам Волохонский, — чем их так называемый шай от земли отойвется. Пьесто ума не пъиложу, чем наше сооюжение хуже.

— Оно не хуже, — отзывается на слова Волохонского Авангардий. — Зачем же вот так. Что душа подсказала, то и получилось.

— Да, пъедставьте себе, получилось! — Волохонский скрещивает руки на животе. — И не какой-нибудь там абстьяктный кубизм в фойме сайдельки для пьепитания возвышенных позывов! А скажите-ка нам, молодой человек с землистым цветом кожи и йвущейся в невесомость душой, почему вы, в таком язе, оказались не в планетаии, у Млечного пути, а здесь, на этой сцене, возле ящиков с восемнадцатигъядусным напитком? И не этот ли самый напиток является гоючим ваших идей? Попьебуй, не попей недельку — и сдуешь свой воздушный шайик.

Динамик, свинка и молодцы-перчатки весело хохочут. Коля и курсанты довольно улыбаются. Молекула обмахивает цветком уголки губ. Народ ждет.

— Авангард! — летит увлеченный голос от шара. — Крепеж сделан! Подводка готова! Сейчас балласт подберем! Как думаешь, противовесные блины со столбов сгодятся?

— Сгодятся, — отвечает Авангардий. — И верхние поменьше берите… Да, Лука, ты прав. Лжеполеты на этом сладком топливе бывали, и не раз. Но сейчас не оно управляет нашими действиями.

— Интеесно, что же? — покачивается на ящиках Волохонский. — Яньше, значит, пили и хотели взлететь, а тепей, может быть, что-нибудь не то съели?

— Капитан Лука, — грозит пальцем Молекула, — должен заметить, что негоже вам покривывать душою. Ваше участие в соревновании также напрямую связано с тем же стимулирующим вас и вашу команду горюче-смазочным материалом. Так что, господа, будьте взаимно вежливы. Хотите вы того, или нет, но, — он скачками сводит зрачки к носу, — в нашем Подпарусном свинстве вы все равны.

Поддирижирывая сам себе гвоздикой, окуклившись и наклонившись вперед и вбок, Виктор Вильямович быстро напевает, подхрюкивая:

— Ты свинья, и я свинья — все мы братья-швайны… А в самом деле, брат Авангардий, — переходит он на протяжную прозу, — ответьте нам, что привело вас, такую неординарную, утонченную и глубокую натуру, сюда, в этот отстойник человеческих судеб? Ну, расскажите… Ведь зло, как говорят, людей переживает, добро же погребают вместе с ними.

Подмигнув Авангардию увеличившимся на миг ухом и дав глобусу ломаной рукой поджаристого шлепка, Молекула ставит взволновавшийся шар на оплетенный поручень кресла.

Выпрямившийся на пластмассовом седалище Авангардий поднимает незнакомый себе взгляд на текучее за мансардными окнами-дырами Парусов вечереющее небо.

— Вам-то уж, надеюсь, это объяснять не надо, — говорит он. — И так блевать хочется.

Молекула сочувственно шевелится в ракушке.

— Что ж, мой болезный друг… Жизнь, если ей тесны оковы мира, всегда себя освободить сумеет, — Виктор Вильямович выстреливает руку хамелеоновым языком, дергает Александру за хвост и, выслушав писк, заключает — Рецепт: поклончик и два пальца в рот.

— Нет, Молекула, — отрывает взгляд от появившихся в «окнах» звездных искорок Авангардий. — Благодарю тебя за совет, но я не хочу больше пользоваться этими земными радостями. Что-то меня всего и очень сильно тянет и от земного, и от повязанного с ним небесного, и от оглядки на себя. Иной путь. Иная плоскость.