Евгений Комарницкий - Эныч

— Мужчина! Эй, мужчина, вы обронили что-то!

— Пошла ты!.. — огрызается немой. Выбегает из зала, утягивая с собой волшебные звуки.

Орет проснувшийся младенец. Кто-то поблизости заходится кашлем. В центре зала что-то громко падает. Головы отдыхающих возвращаются на места.

Эн Энович и Коля стоят на перроне. Володьки-солдата здесь тоже не видно. Удаляется хвост пассажирского поезда. Мимо приятелей проходит носильщик, толкая пустую тележку. Останавливается рядом с ними, шутит:

— Что, мужики, от поезда отстали? Ну, бабы ваши вам теперь дадут! Правда, не скоро.

— Тебе хорошо смеяться, — вяло откликается Коля. — Вон румяный какой, наверно стакана два принял. Уж если ты такой доброхот, то помог бы людям здоровье поправить. Нам и лекарства всего-то по сто грамм…

— Может быть, вас к гастроному подвезти? Тележка свободна.

— Не до шуток, отец, — устало говорит Коля.

— Ребята, вы местные? — к носильщику, Коле и Энычу подходит парень лет тридцати, в помятых брюках, небритый, с матерчатым чемоданом.

— Ладно, папаша, чего стал, толкай свою тележку, — отправляет Коля носильщика. Поворачивается к подошедшему — Конечно, местные. А что ты хотел?

— Да понимаешь, кореш, только что с поезда сошел, ничего не знаю, голова трещит… Где, что… Сейчас бы бутылек…

— Да это, земеля, — оживляется Коля, — как два пальца. Было б на что.

— Оставалась где-то синяя…

Поставив чемодан, парень шарит по карманам. Глаза его красны, лицо болезненно кривится. Коля заинтересованно наблюдает за действиями «земели». Эныч посапывает.

— Вот, — парень наконец извлекает из заднего кармана брюк скомканную бумажку. — Последняя пока пятерка. В дороге картишками баловался. Поначалу фартило, а к утру все спустил.

— Бывает, — сочувствует Коля, хлопая его по плечу. — Деньги — сор. Ну ладно, пошли. Сейчас пузырь построим.

Коля ведет Эныча и нового знакомого вдоль перрона.

— Так быстрее к магазину выйдем, — поясняет он. — А у нас, земеля, тоже своя история. Нас вчера в вытрезвяк загребли. Только что оттуда. С Эныча там пиджак сняли, сволочи, а у меня пятьдесят родных увели.

— Пятьдесят родных у тебя в прошлый раз сперли, — уточняет Эныч.

— Ах, да, — спохватывается Коля. — В этот раз семьдесят с небольшим. И часы «Полет».

— Мусоров терпеть не могу, — заявляет «земеля». — Всю жизнь мне поломали, гады.

В носы путешественникам ударяет зловоние. Они подходят к небольшому желтому зданию общественного туалета. У входа под буквой «М» переминается с ноги на ногу тощий старик.

— Сынки! — окликает он компанию. — Сынки-и! Вы не сюда? Сюда не ходите! Тут грабють и убивають!

Эныч в задумчивости останавливается. Чешет спину.

— Совсем забыл. По-большому хочется.

— Да и меня подпирает, — солидаризуется с Энычем «земеля». — В поезде не успел.

— Тогда и я по-маленькому, — подхватывает Коля. Приятели заходят в уборную. Старик спешит за ними. Приговаривает:

— Ой, как хорошо. А то я один боялся. Тут и деньги отбирають и убивають.

— А много у тебя денег, старик? — спрашивает Коля, приступая к своему делу. — Миллион будет?

— Ох, сынок, — старик перебирается к дальнему писсуару. — Откуда?.. Вам бы все шутки…

— Так чего ж ты боишься? — Коля заканчивает процедуру. Читает надписи на стене.

Эн Энович чинно восседает над эмалированной дырой. Рядом с ним покряхтывает «земеля».

— Тебя как звать-то? — спрашивает Эн Энович.

— Геной.

— Меня Энычем.

— А меня Николаем, — говорит Коля. Идет вдоль стены, находя и читая новые надписи.

— Что? — спрашивает Гена. — Интересно пишут?

— А, дядьня на постном масле! Воды много.

— А вот в лагере, где я был, — вспоминает Гена, — с душой сортиры расписывали. Прямо Третьяковская галерея. Тебе, Николай, оттуда и выходить не захотелось бы.

Из угла выбирается старикашка.

— Ой, и шутники вы, ребятки. Весело с вами. Сразу видно, порядочные люди. Я тоже посмеяться люблю. Да кто не любит! Шутка жить помогает.

С шумом срабатывает автоматический спуск воды. Гена успевает выпрыгнуть со своего места. Эныч продолжает сидеть — по колено в пенящейся воде.

— Ох ты, Дядя, беда-то какая! — всплескивает руками старик. — Чуть не по пояс намок. А брюки, так все насквозь. Хорошо, хоть рубашку повыше задрал. Вот она, техника. Совсем Дядю забыли. Что ж теперь делать-то будешь?

Глаза Эныча наливаются кровью.

— Убью, — говорит он тяжелым голосом. — Пошел в ДЗУ отсюда. Часто перебирая тощими ножками, старик покидает уборную.