Дэвид Лодж - Райские новости

— Мне жаль, — пробормотал Бернард.

— Я никогда не могла заставить себя прикоснуться к его… его штуке, понимаешь. Просто не могла. — Она говорила с какой-то усталой медлительностью, закрыв глаза, как на исповеди. — Он всегда заставлял меня держать его, а потом из маленькой дырочки на конце мне на руку вытекало что-то похожее на слизь.

— Рик заставлял тебя это делать? — прошептал Бернард.

— Нет, не Рик. Шон. Потому я никогда и не могла так же дотрагиваться до Рика.

Бернард вспомнил почти разорванную надвое фотографию, на которой трое детей сидели в поле — двое помладше прищурились в объектив, а старший мальчик ухмыляется позади них, засунув руки в карманы. Страшная мысль поразила его.

— Урсула, — спросил он, — а папа, он когда-нибудь… делал это?

— Нет, — ответила Урсула. — Но Джек знал об этом.

— Кажется, это случилось как-то летом, когда семья еще жила в Ирландии, — рассказывал потом Иоланде Бернард. — Они тогда жили на окраине Корка. Были школьные каникулы. Умирал какой-то родственник, и моя бабушка подолгу отсутствовала дома, помогая той семье. Дедушка целыми днями работал. Дети были предоставлены сами себе. Шону, старшему, было шестнадцать, как считает Урсула. Ей — семь, папе — около двенадцати. Шон воспользовался ситуацией. Он уводил Урсулу гулять, угощал ее конфетами, сделал своей любимицей. Поначалу она была польщена. В первый раз он обнажился, представив все как шутку. Потом это вошло в обычай, сделалось их тайной. Когда он начал мастурбировать, она поняла, что тут что-то не так, но была слишком напугана, чтобы что-то предпринять.

— Он что-нибудь делал с ней… я имею в виду развратные действия?

— Нет, ничего такого, это она сказала точно. Но из-за Шона у нее развилось отвращение к сексу, которое она так и не смогла преодолеть. Она сказала, что это разрушило ее брак. Помешало снова выйти замуж. По ее словам, она всегда флиртовала, у нее была масса поклонников, но как только дело доходило до постели, она шла на попятную.

— Какая печальная история, — сказала Иоланда. — Еще печальнее твоей.

— Моя уже больше не печальная, — с обожанием произнес он, поглаживая ее округлое обнаженное бедро. Они лежали на кровати в номере 1509. Любовью они занялись сразу же, как только встретились, на этот раз поспешно и страстно, как любовники, по мнению Бернарда, а не как учитель и ученик. (Хотя Иоланда не преминула сообщить, что он принял миссионерскую позу, «что вполне естественно, не так ли?» — лукаво спросила она.) — Но я согласен с тобой, — продолжал он со всем пылом неофита сексуальной откровенности. — Я хочу сказать, что такого в пенисе, что такого в сперме, — он приподнял свой липкий, уменьшившийся в объеме член и разжал пальцы, — что один их вид должен разрушить женщине всю жизнь?

— В насилии над детьми необязательно важен физический акт. Шрамы оставляют страх, стыд.

— Ты права, — согласился Бернард. — Урсула была убеждена, что это она находится в состоянии смертного греха, а вовсе не Шон; и поскольку она не могла заставить себя упомянуть об этом на исповеди, то годами жила в страхе внезапной смерти, уверенная, что отправится прямиком в ад.

— Позже она никогда не говорила об этом с Шоном?

— Никогда. А потом он погиб на войне и был канонизирован нашей семьей, и сказать об этом стало невозможно. До сегодняшнего дня она не говорила об этом ни одной живой душе, ты можешь представить? Должно быть, в первую очередь именно поэтому она и хотела, чтобы папа к ней приехал, потому и просила меня убедить его. Поговорив с папой, она хотела очистить память, изгнать призрак Шона. Но теперь, когда этот момент настал, она боится, и я ее понимаю. Я не знаю, как он это воспримет. И в довершение всего приезжает Тесса, чтобы еще больше все усложнить.

— Что имела в виду Урсула, когда сказала, что твой отец «знал»?

— О, однажды он застал их. Шон обычно уводил ее в старый сарай в конце сада. Папа тогда за чем-то пошел туда, и они не услышали его приближения. Она помнит, как он неуверенно открыл дверь и внезапно остановился на пороге, улыбнулся и открыл рот, собираясь заговорить, а потом улыбка его померкла, когда он понял, чем они занимаются. Тогда он повернулся и, не сказав ни слова, убежал. Лихорадочно застегивая штаны, Шон пообещал Урсуле — она помнит его слова по сей день: «Не волнуйся насчет Джека, он никогда не станет шпионить». Так и было. Он никому не сказал ни слова. Сначала Урсула обрадовалась, потому что смертельно боялась, что родители узнают. Но потом, когда выросла, стала винить Джека. Он мог остановить все это, считает она, просто припугнув Шона, что донесет на него.