Дэвид Лодж - Райские новости

Я спешно выехал из дома священника в Сэддле и снял однокомнатную квартирку милях в восьми оттуда, в Хенфилд-Кроссе — более сером, менее богатом районе на окраине Большого Лондона (от меня не ускользнула ирония названия, в котором сохранились отголоски намека на христианство) [75] Cross — крест ( англ.). . Дафна предложила мне поселиться в ее квартире, где имелась крохотная гостевая спальня, но это было слишком близко к приходу, чтобы я чувствовал себя спокойно. Местная пресса ухватилась за эту историю, и как-то раз в холле Дафниного дома меня заловил молодой репортер с просьбой об интервью. В любом случае я уклонился от столь стремительного перехода к полной близости, к окончательному принятию на себя всех обязательств. Каким-то образом в течение нескольких недель объятия превратились в отношения, туманная возможность женитьбы обернулась обсуждением практических вопросов: где, когда и кто нас соединит. Я ощущал потребность в некоем периоде покоя, во время которого мог бы собраться с мыслями, приспособиться к жизни мирянина и узнать Дафну поближе. Затем оставался нерешенным вопрос о том, как я буду зарабатывать себе на хлеб. Моих скромных сбережений надолго не хватит. И я встал на учет в службе социального обеспечения на пособие по безработице и внес свое имя в профессиональный регистр в местном центре по трудоустройству. Чиновник пришел в некоторое замешательство, когда я указал свою профессию — «теолог». «Спрос на подобных специалистов крайне мал», — сказал он. Я ему поверил. И начал ходить в местную публичную библиотеку, просматривая там маленькие объявления в газетах, особенно касающиеся вакансий в сфере образования, где, по моему разумению, у меня был наибольший шанс получить работу.

Тем временем мы регулярно виделись с Дафной. Часто мы ели в пабе или в восточном ресторанчике, либо она приезжала ко мне в Хенфилд-Кросс и готовила на моей газовой плитке. Бывать у нее мне не хотелось по вышеизложенным причинам. Кроме того, у нее имелся автомобиль, а у меня — нет. «Форд-эскорт», на котором я ездил будучи приходским священником, покупался на заем, взятый у епархии, и мне пришлось оставить его церкви Петра и Павла. Этот автомобиль — единственная вещь, о которой я искренне сожалел.

Я прервал предложение на середине из-за телефонного звонка. Это была Тесса. Я совершенно забыл о своем намерении позвонить в Англию сегодня вечером. Тем, что Тессе снова пришлось самой звонить мне , я, естественно, навлек на себя еще большую немилость и поставил себя в еще более невыгодное с моральной точки зрения положение, когда мне пришлось признаться, что она не может поговорить с папой, потому что он в больнице. Разумеется, Тесса принялась шумно возмущаться. Я очень походил на типичного героя карикатур, держа трубку на расстоянии вытянутой руки от уха, пока она бранила меня за мою беспечность и некомпетентность в деле присмотра за папой и прежде всего за безумную затею потащить его на Гавайи. Я понимал, что ее гнев питало сознание собственной вины — она сама из корыстных побуждений, которые оказались необоснованными, подтолкнула его к полету. Я дал насколько мог обнадеживающий отчет о папиной травме и ходе выздоровления. И ловко ввернул, что больница не только обеспечивала в высшей степени квалифицированное лечение, но и была католической. Я также сумел частично поставить себе в заслугу (которая на самом деле принадлежала молодому человеку в туристическом агентстве) приобретение страховки на покрытие медицинских расходов. (Уолши никогда не отличались предусмотрительностью в подобных делах: помню, как в 50-х годах наш дом дважды подвергся краже со взломом, прежде чем отец застраховал имущество.) Я пообещал устроить, чтобы он позвонил ей из больницы и она могла убедиться, что я говорю правду и у него не было («по твоим словам», как мрачно намекнула Тесса) сотрясения мозга, что он не лежал без сознания или в реанимации.

Попытавшись отвлечь ее от папы, я принялся описывать, с какими трудностями столкнулся, подыскивая подходящий интернат для Урсулы. Тесса спросила, сколько у Урсулы денег, и разочарованно хрюкнула, услышав мой ответ. Когда же я упомянул, что убедил Урсулу платить за частный интернат из капитала, Тесса заметила: «Тебе не кажется, Бернард, что в этом вопросе ты несколько своевольничаешь? В конце концов, речь вдет о деньгах Урсулы, даже если у тебя и есть эта, как ее, доверенность. Если бы она предпочла переселиться в государственный интернат и чувствовать себя спокойно, зная, что у нее остаются какие-то деньги…»