Николай Климонтович - Только остров

– Я не курю, – солгал Миша и покраснел. Как раз закурить-то ему и хотелось сейчас больше всего – от стыда за собственную трусость.

– Что ж, подумайте, надеемся, вы нам поможете. Хотя бы из уважения к памяти вашего деда… Мы еще встретимся.

Особенно паскудной казалась эта их манера всегда говорить о себе во множественном числе… Но больше Мишу никогда никуда не вызывали.

Дед Миши Мозеля был генералом НКВД. Если нечаянно кто-то напоминал о его работе, дед дежурно суровел и чеканил: мы, рыцари революции… А ведь был действительно потомком рыцарей, бароном… Не то чтобы Миша стыдился этого факта, просто он этот факт тоже давно забыл. А деда он любил и, кажется, втайне от самого себя дедом очень гордился… Но было кое-что, о чем все-таки Миша помнил и чего стыдился, поскольку это чуть не всякий день попадалось ему на глаза. Инвентарные номера на старых и ценных книгах в дедовой библиотеке были, конечно, никак не букинистического происхождения: какой же букинист станет портить книги. Это были номера описей конфискаций, и приобретал книги дед в специальном магазине Лубянки по бросовым ценам. Оттого на них и стояли самые разные экслибрисы… И Мише оставалось воображать, в какой усадьбе или в каком барском доме некогда стояли эти тома. И чьи руки держали их, чьи пальцы любовно листали… Даже тяжелая зеленая лампа на бронзовой витой ноге в кабинете деда имела инвентарный номер на пятке: что ж, как любили говорить, объясняясь, люди того поколения, такое было время … Только было то время отчего-то не линейно, и для разных людей текло как бы в разные стороны.

Послеоперационные сны Миши становились все мучительней. Не сны даже – видения между явью и сном. Потому что Миша все чаще впадал в забытье, и это при том, что у него ничего не болело – так, немного тянул шов. Это было сладкое состояние, как когда-то в детстве: нежность нетяжелой простуды, когда можно было не ходить в школу, а есть малиновое варенье, валяясь в кровати с книжками. Сладкое, если бы не эти мучительные сны-воспоминания…

Как-то ему привиделось, что он все еще плывет на пароме. Но не стоит на палубе, а сидит с кружкой пива в тамошнем танцевальном клубе. И его приглашает на танец средних лет веселая дама. По специфически скандинавскому рыцарскому подбородку он понимает, что дама – шведка. Они танцуют на гладком зеркальном полу в плавающих разноцветных струях света, музыка все громче, дама прижимается все теснее, и вдруг Миша чувствует, как ее рука ласкает его член. Миша стесняется, возбуждается, хочет вырваться и – кончает… «Боже , – проснувшись подумал Миша, – сколько ж лет у меня не бывало во сне поллюций…»

«Знаю, знаю , – говорила опять возникшая та, первая, милая и улыбчивая, сестра, – вам хочется назад, в палату, увидеть жену, уже скоро, врач сказал, что скоро, вот температура спадет…» И Миша подумал: «Откуда она знает, что он хочет видеть Верочку». И сказал, опять засыпая, спасибо…

Приснилось: за ним гонится машина, он пытается убежать, спрятаться, но машина догоняет его и на тротуаре, теснит, прижимает; он оборачивается – в машине Вера. Но ведь у них нет машины, и Верочка не умеет водить. И вдруг Миша понимает, что за рулем – мужчина, и понимает, что это – любовник жены… «Боже, чушь какая , – проснулся Миша, – у Верочки?..» И долго лежал, вспоминая.

Много лет назад, четверть века прошло, он приехал к Верочке в экспедиционную партию неожиданно, сюрприз . Ехать пришлось на край света. Миша никогда не был путешественником, поэтому предстоящее ему расстояние страшило. Одно только и погоняло: увидеть жену – они были в разлуке уже два месяца. Партия работала в Средней Азии, в Заравшанском оазисе, под Бухарой. Чтобы оказаться там, Мише пришлось лететь в Ташкент, потом пересаживаться на автобус до Самарканда. А там предстояла еще одна пересадка… В Ташкенте Мишу обчистили карманники, пока он лицезрел фонтан на площади Навои. Но не начисто, слава богу, вытащили только те деньги, что были в заднем кармане джинсов: бумажник с документами и основной суммой Миша хранил в сумке, а сумку, перекинутую через левое плечо, тесно прижимал локтем к левому боку.

Он добрался до места расположения партии на закате, когда раскаленная пустыня вот-вот должна была начать остывать. Верочку он нашел почти сразу, на лавочке перед бараком, который некогда служил кошарой для овец и который стоял на берегу грязного арыка. Она обнималась с пожилым человеком, лет за сорок, тесно к нему прижимаясь, время от времени они целовались. Мужчину Миша узнал, виделись в Москве пару раз, это был Верочкин научный руководитель…