Борис Васильев - Глухомань

— Но ведь есть же распоряжение…

— Устное, — подчеркнул он. — А устное в дело не подошьешь. Победят они — приварим и мушки, а не победят, так нас никто и не осудит. Только, думаю, не победят.

— Почему так думаешь?

— Потому что не хочу. И ты — не хочешь. И никто не хочет, даже Спартак Иванович. А если вся русская Глухомань не хочет, то ничего у них и не выйдет. Так что обождем. Мы ждать — привычные.

В полдень, то ли решившись, то ли проспавшись, местные поклонники кондового коммунизма вышли на митинг с криками, проклятиями и плакатами. Самое любопытное заключалось в том, что их вежливо оттеснила милиция с площадки перед горсоветом в сквер, который и окружила почти со всех сторон. Это было явным вызовом москов-ским событиям, танкам на улицах и самому ге-ка-че-пе (дурацкое словосочетание, надо сказать). Я удивился спартаковской решимости и тут же ему отзвонил.

— А что? — он усмехнулся. — Милиция очистила проезжую часть автомагистрали. Как считаешь, в рамках такое решение?

— Это как кто посмотрит.

— Вместе посмотрим, не возражаешь?

— На что, собственно?

— На лица. Не возражаешь? Ну, тогда жди.

Я быстренько свернул свое присутствие на рабочем ме-сте и пошел домой ждать Спартака с его странными намеками и соответственно — включать телевизор.

Однако вместо телевизора я включил газовую плиту и стал жарить картошку, поскольку получил соответствующее распоряжение от Танечки. А пока жарил, пришел Спартак.

— С ге-ка-че-пе вас! — сказал он вместо приветствия.

— Фрондируешь, секретарь?

— Да что ты, разве я осмелюсь, — усмехнулся он и начал выгружать из портфеля райкомовские гостинцы. — Татьяна дома?

— На работе.

— Я свою тоже с работы не потревожил. Так что — муж-ской разговор. Как говорится, без баб-с.

Ненавижу я это банно-мужицкое выражение, а тогда почему-то промолчал. Ге-ка-че-пе подействовало, что ли. Или то, что у Спартака глаза были уж очень веселые.

— Ты за кого? — спросил он. — За большевиков или за коммунистов?

Вопрос был прямехонько из фильма «Чапаев», а потому я и ответил соответственно Василию Ивановичу:

— Я — за Интернационал.

— Молодец, — сказал Спартак. — Ситуация такая, что подобные вопросы пока следует решать без… дам, поскольку ответ на него может прозвучать преждевременно.

— Преждевременно?

— Именно. Шуруй насчет картошечки, а остальное я знаю, где лежит.

Когда я вернулся со скворчащей сковородкой, Спартак уже накрыл на стол, откупорил коньяк и теперь возился у телевизора.

— Наливай пока. Сейчас вся эта гоп-компания должна появиться.

— Какая гоп-компания? — наивно спросил я.

— Вечно вчерашних, — буркнул он. — Есть такая порода. Жмется вокруг антрацита, а пользы от нее ни на грош. Только антрациту тепло людям отдавать мешает.

Эта порода и впрямь появилась, едва мы по паре рюмок опрокинули. Дальше мы уже слушали, хотя больше смотрели. И было на что смотреть: руки у вице-президента Янаева, возглавившего ГКЧП, тряслись, как у запойного алкоголика. Мелко, жалко и безостановочно.

— На руки посмотри.

— И хочется, и колется, и ручонки со страху трясутся. — Спартак зло рассмеялся, но вдруг оборвал смех. — Ты никаких глупостей не успел натворить?

— От глупостей меня мой Херсон Петрович спас, — признался я. — Приказали мне партию карабинов выпустить, но Херсон через цеха проводить их не стал, а велел слесарям вручную винтовки укорачивать до карабинного стандарта.

— Я тебе эту работенку оплачу, — сказал Спартак, не отрываясь от телеэкрана. — Через Юрия Денисовича.

— Это который…

— Не спорь, мужик дельный. И про карабинчики не проболтается. — Спартак поднял рюмку, чокнулся с телевизором. — Тост созрел. За дураков, которые нам строить и жить помогают.

И опрокинул в рот полную рюмку.

Спартак обладал если не интуицией, то — нюхом, как у охотничьей собаки. Вскоре после демонстрации трясущихся рук все и закончилось, правда, не без крови, поскольку при попытке штурма Белого дома погибли трое ребят. Но это там, в столице, а в Глухомани нашей решительно ничего не произошло, не считая, конечно, тайного пиления винтовочных стволов. Мне было совестно, но с помощью Херсона Петровича этот позор остался между нами. А вот карабинчики после пристрелки пришлось-таки уступить Юрию Денисовичу.

А потом и наши афганцы вернулись целыми и невредимыми на «жигуленке», который Андрею подарили за мужество и инициативу, проявленную им при штурме Белого дома. В чем она заключалась, я не знаю (Андрей был не из разговорчивых), но Федор намекнул, что за доброе дело. С Андреем и Федором вернулся и Валера, решивший обосноваться вместе с боевыми друзьями, и я собрал их у себя.