Леонид Леванович - Беседь течёт в океан[журнальный вариант]

— Мне нелегко здесь стоять… Вы прослушали письмо. Я не буду его комментировать. Некоторые факты я признаю, но больше в нем неправды. Все началось после того, как мы получили квартиру. Четыре комнаты. И жена начала меня выживать. И написала вот эту кляузу. Неправда, что не заботился о детях. Сыну купил джинсы, пообещал свозить в Москву на Олимпиаду и свозил, дочке купил кофту. Я говорю сумбурно. Прошу извинить. Это от волнения. Это письмо — месть разозленной женщины. Мы два года уже не живем как супруги. Я не хочу на нее наговаривать. На суде отказался от квартиры, от раздела имущества. Все оставил ей… Я виноват… По-глупому как-то получилось. Свои ошибки понимаю, хочу их исправить…

За время выступления он ни разу не поднял глаз. А на телеэкране был такой уверенный, улыбчивый, говорливый! Посыпались вопросы: о подделанной подписи, о шинах и шапках. Он отвечал: ничего не покупал, подсказывал, где можно «достать». Послышались голоса: кто рекомендовал Р. в партию? Поднялся Владимир Климчук, все притихли, этого человека на телевидении хорошо знают и уважают.

— Я давно знаю Игоря. Энергичный, толковый человек. Здесь говорили, что он карьерист, любит покрасоваться на экране. Я не согласен с этим. Сделать карьеру журналисту трудно, потому что никто за тебя писать не будет. И если дурень — это сразу видно. Экран беспощадно высвечивает дурь каждого. А что любит покрасоваться… Так это можно сказать и про меня, про любого, кто выступает часто, чувствует себя уверенно, работает профессионально. Поэтому я и дал рекомендацию. Я не оправдываю его, но очень жаль… Человек молодой, талантливый. Если бы на его месте оказался матерый волк, то половину обвинений он бы отверг… Не могу не сказать о жене. Мы и ее знаем давно. Почему до этого молчала? А как развелись, начала топить, лить грязь. Я за то, чтобы объявить выговор, но не записывать…

Сразу поднялось несколько рук: люди просили слова. И первой его получила пожилая женщина с химической завивкой, режиссер музыкальной редакции:

— Не могу понять действия жены. Как можно на человека, которого любила, отца твоих детей, писать такое. Он все оставил… Она не имеет права на всю квартиру. Сколько женщин с двумя детьми живут в девушках, ютятся в однокомнатных квартирах, а она будет роскошествовать…

Собрание загудело, как потревоженный пчелиный улей. Некоторые предлагали отложить собрание, проект решения необъективный, кое-кто хотел на перекур, другие кричали: давайте голосовать, фактов хватает, все понятно. Председатель собрания совсем растерялся, ему что-то говорил шеф телевидения. Поднялся мой бывший начальник — руководитель сельхозредакции, решительно пошел к трибуне.

— Когда я слушал письмо, в голове была мысль: надо исключать из партии таких проходимцев. А теперь я не знаю, как голосовать… Жена тоже неправа. Чего она добивается? Все оставил ей… Но с другой стороны: подделал подпись, сына на служебной машине возил в Москву, недоплачивал партвзносы. Все-таки выговор надо записать. Я за проект партбюро.

Начали голосовать. Приняли проект партбюро. Тогда на трибуну поднялся Игорь.

— Уважаемые коллеги! Я хочу, чтобы вы поверили мне. Я не безнадежный человек. Ваше доверие я оправдаю, — теперь он смело смотрел в зал: партбилет в кармане остался.

По-моему, этот Игорь — порядочный прохиндей, ловкач и циник. Но и женушка его ягодка еще та. Но, может, и правильно, что не исключили. А то она хотела совсем затоптать. Зачем ей это? Ненависть?

Так это или не так, а телевизионные партийцы прозаседали полдня. А еще час ухлопал я на описание грязного дела. Вот такие наши дела.

Петро спрятал свой кондуит в ящик стола, взял дипломат, уже подошел к двери, как зазвонил телефон:

— Петро Захарович! Я вас ищу. Хорошо, что вы на месте. Это режиссер сельхозредакции. Подруга Лиды. Весть у меня совсем нехорошая, — сквозь слезы говорила женщина. Петро все понял, почувствовал, как похолодело под сердцем. — Умерла Лида. Сегодня. Похороны завтра…

— Может, что нужно? Чем могу помочь?

— Пока ничего. Приезжайте на кладбище. Автобус будет от старой студии в двенадцать часов. Она просила, чтобы никаких речей, никаких венков. Цветы можно…

Петро тихо положил трубку на рычаг. Вроде и ждал этой вести, знал, что финиш близко, внутренне готовился, но не думал, что так заноет сердце от боли, от беспомощности и тоски. Вспомнил последнее желание Лиды: приди на кладбище с букетом белых роз.