Мира Джейкоб - Самоучитель танцев для лунатиков

– Я и так уже опаздываю, – отозвался Томас, берясь за дверную ручку. – Пожалуйста, проследи, чтобы мама добралась до дому.

Он старался не смотреть на Камалу. Впрочем, она даже не повернулась в его сторону и уставилась на собственные колени, точно пытаясь понять, чьи они на самом деле.

Утром перед похоронами Акила Ипены сидели в машине и смотрели на стеклянные двери придорожного кафе под названием «Любовь». За окном, словно океанский лайнер, проплыла фура, и машина слегка закачалась, как будто на волнах.

– Ну ладно, – непонятно кому успокаивающе сказал Томас, – ладно.

Отец вылез из машины и слегка потряс ногами, чтобы разгладить смявшиеся брюки, а потом достал кошелек. Амина отвела взгляд. Конечно, она не ожидала, что жизнь замрет на время похорон, но все-таки некоторые вещи, например громко игравшее в соседней машине кантри, необходимость заправиться перед тем, как ехать в церковь, или сам факт того, что в кафе надо было кому-то за что-то заплатить, казались ей неуместными и циничными.

Сидевшая на переднем сиденье Камала уже в который раз поправила складки белого сари, разгладив их легким движением руки. В зеркало заднего вида Амина внимательно смотрела, как мать устало кладет голову на подголовник. На ее лице красовался живописный синяк – огромное фиолетовое пятно расплылось вокруг подернутого красной сеткой полопавшихся сосудов глаза и на скуле.

Как ни удивительно, но синяк скорее подчеркивал красоту Камалы, чем наоборот: ее нос выглядел исключительно благородным, губы стали более пухлыми, а здоровый глаз почему-то казался еще красивее, чем раньше, поэтому в целом она производила впечатление потасканной старлетки, гламурной дамы, которой трагизм лишь придает шику.

– Самые большие, какие у них нашлись, – произнес Томас, открывая дверь и садясь за руль, и протянул жене солнечные очки.

В машину ворвалось облако дизеля и пыли, и он быстро захлопнул дверь. Амина смотрела, как мать открыла футляр и на мгновение замерла. Оправа оказалась фиолетовой с блестками, стекла были размером с чайные блюдца. Камала осторожно надела очки.

– Ну-ка, покажись, – попросил Томас, и она повернулась к нему.

Он аккуратно взял ее за подбородок, покрутил голову туда-сюда и удовлетворенно кивнул.

– Отлично, – констатировал он и завел двигатель.

Плакать Амина не намеревалась. На похоронах она крепко зажмурилась, боясь, что увиденное останется в глубине ее души навсегда и ей все-таки придется поверить в это. Она провела кончиками пальцев по краю карточек, которые держала в руках, и впилась ногтями в уголок одной из них. Амина и так уже видела слишком много: школьное фото Акила на белом фоне похоронного буклета и цифры «1965–1983» под ним. От одного этого она начала задыхаться, как будто легкие онемели и на месте воздуха осталось лишь едва ощутимое покалывание. Она знала, что зал полон индусов, докторов, медсестер, пациентов, учителей и хулиганов из школы «Меса», которые выглядели до неузнаваемости по-взрослому в черных костюмах и траурных платьях. Скоро бал, подумала Амина, увидев их. Такое впечатление, что они просто репетируют. Сказать честно, они уже сейчас держались торжественно, почти празднично, их лица купались в ужасающей смеси страха, воодушевления и жажды неизвестного, словно в солнечных лучах.

– Вторая книга Самуила, глава двенадцать, стихи двадцать два – двадцать три, – провозгласил священник.

Раздался шелест страниц, как будто в церковь впорхнула стая птиц. Камала, прятавшаяся за огромными солнечными очками, даже не шелохнулась.

– «…доколе дитя было живо, я постился и плакал, ибо думал: кто знает, не помилует ли меня Господь, и дитя останется живо? А теперь оно умерло; зачем же мне поститься? Разве я могу возвратить его? Я пойду к нему, а оно не возвратится ко мне». – Пастор Келли глубоко вздохнул и обвел взглядом собравшихся. – Сегодня у всех вас тяжелое утро. Утро, наполненное вопросами и отчаянием, ведь юношу, которого вы считали своим другом, забрала длань Господня. Вы пришли сюда в поисках утешения, и все, что я могу сказать вам…

Закрыв глаза, Амина слушала проповедь пастора Келли об избранниках Божиих – судя по всему, он считал Акила одним из них. Она не видела, как на амвон по просьбе Камалы взошла миссис Маклин и произнесла странную речь об отваге Акила, с какой он преодолевал трудности изучения французского языка. Амина не замечала ничего вокруг. Тем временем Минди Луян смотрела на гроб, с трудом сдерживая рыдания, поражаясь и ужасаясь собственному горю. Группа «матлетов» растерянно уставилась на свои начищенные парадные ботинки, думая о том, каково это – лететь вниз с обрыва и быстро ли Акил погиб после удара. Все оглядывались по сторонам в поисках Пейдж, которая так и не явилась на похороны, будто она должна была стать путеводной звездой всеобщего горевания.