Георгий Эсаул - Маугли

Но это не все, показывает мне Анджей ружье бутафорское с широким дулом: в фильме Красная Шапочка потешные охотники подобными ружьями детей пугали.

Я в недоумении, а Анджей клянется чистосердечно, говорит, что полковник приказал, чтобы мы в разведку пошли в этой одежде - так положено в гористой местности и соответствует ГОСТу и национальному колориту, продольному и поперечному, как вагина.

Анджей руки к груди прикладывает, говорит, что ему совестно, но мы не должны разочаровывать полковника, иначе - заплюют, выгонят из армии без выходного пособия, объявят миролюбцами, а для настоящего солдата слово "миролюбец" хуже, чем слово "козел" для вора в законе.

Я не почувствовал диссонанс в расстановке жизненных сил, переоделся, взял в руки бутафорское ружье и пошел в разведку с Анджеем, в исступлении пошел, фантазировал, как повстречаю в горах балерину без трусов, и балерина обязательно в горном потоке плещется, благодарит судьбу за первые места на конкурсах балетов; вода вокруг балерины бурлит, как в джакузи.

В мечтах я не заметил, что Анджей не переоделся, а автомат Калашникова у него настоящий, не бутафорский.

Через три часа похода добрались до бандитского логова - человек шестнадцать террористов - бородатые, но в смокингах, а у каждого оружия больше, чем в оружейной палате.

Анджей палец к губам прикладывает, намекает, чтобы я не шумел, учитель фигов.

Я сам понимаю, что шум - неуважение к террористам, и смерть для разведчиков.

Анджей затеял поминки, а я не разглядел в хлопотах поминальную кутью и хитрости товарища - так девушка не замечает на пальце кольцо с бриллиантом.

Высовываю голову из-за дувала, а Анджей меня в спину - толчок, и скажу тебе, давка, сильно толкнул, от всей души, как на кинопередаче, где парни связывают девок и бросают в печку.

Я с горы кубарем свалился к праздничному столу террористов, как подарок на день Барана.

Колокольцы на шапке звенят, к потехе призывают - так глашатай орет на площадях, зачитывает указ Президента.

Но не сплоховал, потому что - разведчик, вскинул ружье и выстрелил в гущу, как картошкой наслаждался.

Из дула вылетели разноцветные конфетти - кружочки бумаги и фольги - так из носа чахоточника птица Счастья вылетает.

Бандиты сначала опешили, на ишаков запрыгнули, а затем рассмотрели меня, мой потешный наряд и ружье, и сразу озверели, как дети в зоопарке.

Врут, будто клоуны - к счастью и вызывают в людях доброе, вечное, Макаренское и Сухомлинское.

Клоуны раздражают, бесят, выводят людей из душевного равновесия, когда так хорошо около котла с бараниной, а тут - клоун с ружьем.

Меня на камни повалили, ногами охаживают, а я жду, когда Анджей из автомата всех положит - удобный случай, как в сердечной клинике.

Я надеялся, что полковник задумал хитрость - я отвлеку террористов, а Анджей их перестреляет возбудившихся до крайности.

Но прогадал я, ох, как прогадал, и цена ошибки - моя жизнь.

Анджей не стрелял, он уходил, потому что свое черное дело сделал, змея подколодная с навыками разведчика.

Я крикнул, чтобы террористы на Анджея внимание перенесли, да толку от моего крика никакого, словно я подавился костью мамонта.

В горле кровь хлещет, булькает, зубы выбиты, только шипение из меня, как из проколотого шара воздух выходит.

Подошел ко мне атаман, а платье на нём черное, женское, кокетливая шляпка с пером и туфельки на высоком каблучке, словно девушка собралась на последнее свидание.

Террористы меня бьют, а атаман танцует женский танец - до бандитов тоже мода дошла, что принимают гомосексуалистов и даже над собой ставят командиром, как пташек опытных.

Растление западное, хвала ему, целебному.

Атаман станцевал, утешил плоть свою и взоры подчиненных, а затем подошел ко мне, не побрезговал моей кровью и обломками зубов, взял пальчиками под подбородок и приказал, но не мне приказал - кто он, чтобы мне приказывал, а своим приказал, чтобы они с меня кожу сняли, но не всю, а так ловко, чтобы я на потеху им и себе на боль прожил три часа.

Если я шутом пришел, то шутом и уйду, чтобы жилы и вены торчали с сухожилиями, на которые мухи налетят, как жены налетают на уши танцоров.

Идея понравилась террористам, скучно им без снимания шкуры, даже предлагали мне маникюр и педикюр, но я отказался от великодушного предложения, неблагодарный я.

Меня освежевали - больно сначала, а потом - тупость и толчки в теле; жизнь толчками выходит, а в каждом толчке терабайты информации моей истории.