Александр Проханов - Губернатор

– Нет, – растерянно произнес Луньков. Он смотрел в бассейн, где плавали медлительные рыбы. Приближались к поверхности, хватали воздух большими немыми ртами, словно что-то хотели сказать Лунькову. И возникла пугающая догадка, что эти рыбы были когда-то людьми, провинились перед Головинским. И тот превратил их в рыб. Теперь они томятся в своей немоте, силятся что-то поведать своими безгласными ртами, смотрят на Лунькова выпуклыми страдающими глазами.

– Поясняю, Петр Васильевич, – с легкой досадой произнес Головинский, раздражаясь недогадливостью Лунькова. – Если в день рождения Плотникова случится нечто, что причинит ему зло, то волна тьмы устремится к нему, вонзится в пупок и сокрушит. Тем более что он уже почти мертв. Теперь вы поняли?

– Кажется, да, – прошептал Луньков. – Кто-то из близких Плотникова должен умереть, как умер его сын.

Большая красная рыба колыхалась в бассейне, ловила воздух, хлопая квадратным ртом. Смотрела на Лунькова страдающими глазами, словно хотела предостеречь, уберечь от той участи, которая постигла ее.

– Вот именно, Петр Васильевич, вот именно! – Головинский улыбнулся, и в его улыбке было что-то детское, наивное. – Теперь подумайте, кто?

– Не знаю. Может быть, его супруга? – пролепетал Луньков, чувствуя, как его затягивает мутная тьма.

– Ну что вы! Его жена обречена, и он свыкся с мыслью о ее смерти. Думайте дальше, Петр Васильевич.

– Может быть, его возлюбленная Валерия Зазнобина?

– Не она. С ней он расстался и пережил боль разлуки. Она уехала, и, как говорится, «с глаз долой, из сердца вон». А мы работаем с его сердцем. Мы с вами кардиологи, Петр Васильевич! – Головинский счастливо рассмеялся, радуясь своей шутке.

– Кто же? – прошептал Луньков, глядя в темную глубину бассейна, где ему было уготовано место среди молчаливых рыбин. – Кто, скажите!

– Паола Велеш!

– Как? При чем здесь она?

– Видно, вы не изучали в разведке теорию политических убийств, – строго произнес Головинский, так, как будто он сам преподавал этот секретный курс. – Если объект недоступен, если его окружает кольцо охраны, если над его головой дежурят вертолеты, а с моря прикрывают военные корабли, то для его устранения используют «метод отражения». Паола Велеш в глазах общественности является главным врагом Плотникова. Она участвовала в разоблачениях, она писала обличительные статьи, в ее адрес Плотников высказывал угрозы, намекая на ее устранение. Когда Паола будет убита, все укажут на Плотникова. Он в глазах общества предстанет убийцей. Никакие оправдания не помогут. Удар смерти, сразивший Паолу, отразится от нее и ударит в Плотникова. И это случится в день его рождения, когда его пупок не защищен. Отраженный «удар смерти» вонзится ему в пупок и сокрушит. – По лицу Головинского пробегали мелкие судороги. Оно меняло цвет, как кожа хамелеона, переливалось алым, оранжевым, голубым, фиолетовым. На кончике волнообразного носа пульсировал бесцветный пузырек плазмы, способный расплавить металл, разрезать гранит, рассечь броню. Луньков с ужасом смотрел на этого всесильного мага, управлявшего злыми энергиями.

– Но мне кажется, Лев Яковлевич, у вас с Паолой… Мне кажется, вы Паолу… Мне кажется, она дорога вам!

– Жертва угодна Богу, если мы приносим в жертву самых любимых! – произнес Головинский. – Вы найдете этого русского разбойника Семку Лебедя. Сунете ему пачку денег. План устранения я разработаю сам. Вы меня поняли, Петр Васильевич?

Большая златоперая рыба смотрела на Лунькова и что-то пыталась сказать. Черный рот беззвучно раскрывался, не в силах поведать тайну

– Вы меня поняли, Петр Васильевич? – повторил Головинский.

– Да, – глухо ответил Луньков. Он должен был срочно ехать в Копалкино.

Семка Лебедь посреди своего двора бил ремнем щенка, посаженного на цепь. Щенок провинился, съев кусок хлеба, который подбросил ему мальчишка. Семка стегал щенка, тот визжал, скалил зубы, опять визжал, уклоняясь от ударов, волоча тяжеленную цепь. А Семка хлестал ремнем по тощей спине и худым ребрам, приговаривая:

– С чужой руки не бери! Вот так! С чужой руки сыт не будешь! Вот так!

Он мог бы забить щенка насмерть, если бы перед домом не остановилась дорогая машина, из которой вышел Луньков.

– Пожалей скотину. Мал еще, чтобы так бить.

– Ничего, меня в детстве били. Оттого человеком вышел.

– Меня к тебе Лев Яковлевич послал. Велел дать денег. – Луньков достал конверт, туго набитый красными купюрами. – Дело сделаешь, еще столько получишь.