Сергей Кузнецов - Калейдоскоп. Расходные материалы

Перемывать кости – это тоже про общественную гигиену, вполне в контексте конференции. Пожалуй, про кости было бы даже интересней, чем то, что приходится слушать. Тем более заранее понятно всё, что скажут докладчики.

«Семиотика душевой в европейской культуре XIX века»? Пожалуйста. Сначала – про душ в казармах марсельского полка (60 человек в час), потом – руанская тюрьма (от 96 до 120 человек в час), потом – карательная психиатрия Пинеля, душ Шарко, лечение душевнобольных, репрессивный характер душевой как места насильственной гигиены. Можно ли принять душ после смерти?

«Чистота: расовое vs . телесное»? Не вопрос. Одержимость чистотой в XIX веке и практики колониализма, личная гигиена как классовый маркер, анальный характер гигиены по Фрейду, советские чистки , нацистская риторика «расовой чистоты». Как функционирует женское тело и где его можно найти, когда приспичит.

«Критика чистого ужаса и семантика молока у Жоржа Батая»? Легче легкого. Семинар Кожева по Гегелю. Запутанные отношения Батая с русской эмиграцией. Молоко как символ чистоты и невинности в архаических культурах и творог как символ смерти. Анализ выражения «сглазить» и фольклорных представлений о дурном глазе ( sic! ), вызывающем сворачивание молока.

«Насекомые и(ли) вредители: общий знаменатель тоталитарных идеологий ХХ века»? О’кей, тоже можно догадаться. Клопы-кровососы в социалистически-революционном дискурсе, сталинская борьба с вредителями, риторическая фигура таракана в публикациях Der Sturmer , ну, и что-нибудь еще из камбоджийской истории – для diversity , как сказал бы Оливер.

Пора признать: со времен Мишеля Фуко и Жоржа Вигарелло не сказано ничего по-настоящему интересного о том, чем занимается Гэри последние годы.

Когда-то казалось, что гигиена – это тема, где сфокусировалось расовое и гендерное, телесное и политическое. Собственно, так и было – вот только все то, что можно об этом написать, было написано уже давно, да к тому же на французском языке. И так – почти со всем, интересным в Теории, которой занимался профессор Гэри Розенцвейг. Основополагающие тезисы уже выдвинуты, остается только уточнять и разрабатывать.

Нет, это не пессимизм, думает Гэри. Это просто трезвое понимание трагедии современного исследователя, современного человека вообще. (Под «современным человеком» здесь понимается всякий родившийся в период между заявлением Ницше «Бог умер» и первым исполнением All You Need Is Love .)

Правила игры строго определены. Временами хочется устроить розыгрыш… ну, не как Корженевска, но все равно… например, прочитать доклад-шараду, в котором ключевое понятие не будет названо ни разу (ведь еще со времен Цюй Пэна известно, что в шараде «шахматы» не может быть только слова «шахматы»), – прочитать, а потом наблюдать, как слушатели один за другим встают, чтобы дополнить и уточнить , радостно, точно школьники, выкрикивая отгадку.

Или рассказать об удивительном (вымышленном) случае с человеком, который принимал ванну, а его брат на противоположной стороне земного шара внезапно стал чистым.

Увы, подобный демарш был бы крайне негативно оценен профессиональным сообществом – и потому Гэри в очередной раз приготовил ничем не выдающийся доклад, который, очевидно, заслужит негромкие аплодисменты и сдержанное одобрение аудитории.

В ожидании своего выступления он слушает чужие, и мысли скачут, как на скучной лекции в студенческие годы.

Тараканы из Der Sturmer напоминают о тараканах, которые вдруг завелись в душевой их нью-йоркской квартиры. Гэри уже боялся заходить в душ, особенно ночью, когда тараканы разбегались от включенного света, словно черные точки перед глазами. Месяц назад он написал письмо домовладельцу, попросил как-то решить проблему – и получил уклончивый ответ, что проблему тараканов будут решать глобально, на уровне всего дома. Если Гэри что-то понимает в инсектологической риторике Манхэттена , это значит, что проблема так и не будет решена.

Следующий докладчик говорит о семантике белого-как-чистого и черного-как-грязного, и Гэри вспоминает платье Омоту, темнеющее от брызг, и думает, что если бы они не вернулись к столику (Тамми мирно слушала совсем уже пьяного Оливера), влажная ткань почернела бы и слилась с кожей Омоту, символически раздев ее перед Гэри.

Он напился вчера, да, напился как дурак и ревновал Тамми к Оливеру. Как это ему пришло в голову?

Понятно как. Он всегда знал, что недостаточно хорош для Тамми. Едва увидев их вместе, в голубой воде бассейна, Гэри понял, что Оливер был бы для Тамми лучшей парой, чем он сам.