Олжас Жанайдаров - В середине дождя

Сделав круг, я направился к Ане.

— Если хочешь, можем уйти, — сказал я. — Ты устала.

— Давай еще чуть-чуть покатаемся. Мне кажется, в следующий раз я покатаюсь еще очень нескоро.

Я взял ее за руку, она поднялась. Некоторое время мы стояли, прижавшись. Я смотрел в ее, уже такое родное лицо. Она сказала:

— Уйдем с катка, как только пойдет снег.

Снег пошел через двадцать минут. Он был крупным, обильным — казалось, в небе кто-то растряс множество подушек, набитых пухом.

На Большой Дмитровке располагалось много разных кафе. Выбрав подходящее заведение, мы зашли внутрь. Помещение было подвальным, без окон, стены стилизованы под кирпич. В некоторых местах из стен торчали вычурные фонари. Казалось, мы попали в староанглийскую таверну.

Мы заказали себе глинтвейн и вернули меню. Аня положила шапку рядом, на стол. Ее щеки были по-прежнему красными.

Я достал из кармана пару конфет-леденцов, протянул одну Ане. Она взяла и спросила:

— Что это?

— От простуды. Для профилактики.

Она развернула обертку и сунула леденец в рот. Долго смотрела на меня, потом сказала:

— Как же я отвыкла…

— От чего?

— От заботы. И привыкнуть до сих пор не могу.

Нам принесли глинтвейн. Он был горяч, от него шел запах корицы и мускатного ореха. Отпив немного, Аня сказала:

— Вкусно. Тепло и вкусно. Надо бы сделать самим.

— Не проблема. Купим все, что нужно, и сделаем.

Через пару дней мы действительно сделали себе глинтвейн. Получилась целая кастрюля — нам хватило на три дня. Перед сном мы выпивали по бокалу горячего напитка, и крепко потом спали.

По утрам всегда было солнечно. В зимнем воздухе с рассветом рассыпались мириады зеркальных песчинок — они, отражая свет солнца, переливались всеми оттенками белого. В комнате становилось светло, отдельные лучи подкрадывались к нашим лицам. Отвернувшись, все равно можно было почувствовать их коварное тепло.

Сверху каждое утро играла музыка — этажом выше жил фанат Роберта Майлза. Звуки майлзовской "Children" были нам вместо будильника, но, заслушавшись ими, можно было снова впасть в дрему.

Я поворачивался к Ане, которая спала всегда, засунув руку под подушку. Глядел в ее лицо, дожидаясь пока она проснется. Порой, не дождавшись, целовал в лоб.

— Obsession… — шептал я на ухо.

Это было волшебное слово. Вербальный поцелуй для Спящей красавицы. Аня приоткрывала глаза и улыбалась.

— Почему ты любишь это слово? — спросил я как-то ее.

Это было очередное солнечное утро. Мы, только проснувшись, лежали, глядя в потолок. Ее ладонь была в моей ладони.

— Когда только начала учить в школе английский язык, мне оно попалось в словаре, — сказала Аня. — И чем-то меня заворожило. Я стала употреблять его по любому поводу. А еще была песня с таким названием, мне она очень нравилась.

Она перевернулась на бок и начала гладить меня.

— Еще у всех любила спрашивать его значение. Странно, но очень многие не знали перевода. Даже мой бывший парень. А он английский в совершенстве знал.

Я посмотрел на часы. Как обычно — начало двенадцатого.

— Куда пойдем сегодня? — спросила Аня.

— Решим после завтрака. Мне с утра ничего в голову не приходит.

— Мне тоже.

Я тоже повернулся набок — мы оказались лицом друг к другу. Некоторое время лежали молча.

— Вставать лень, — сказал я.

— Ага.

Она поцеловала меня.

— "И если б знал ты, как сейчас мне любы Твои сухие, розовые губы!" — сказала Аня.

— Конечно, Ахматова.

— Конечно, да.

По ночам мы тоже разговаривали. Но это были совсем другие разговоры — темнота и тишина словно растворяла в себе все сиюминутное, делая нас мягче, серьезней, откровенней.

В одну из таких ночей я сказал Ане:

— Никогда не думал, что смогу впустить кого-то в свою постель на всю ночь.

— А как же раньше, с другими девушками? — спросила она.

— Они никогда не ночевали у меня. Так получалось.

Окно было зашторено, не было видно ничего.

— То есть ты никогда не просыпался дома с другой девушкой в одной постели?

— Никогда. Ты первая.

Мы молчали. Ночью даже молчание было каким-то серьезным.

— А мой бывший парень любил, чтоб мы засыпали вместе. Ему это казалось очень правильным, — сказала Аня. — Наутро он отвозил меня обратно на машине в общежитие.

Она помолчала, потом продолжила:

— Мне это не особо нравилось. Было неудобно. Но он настаивал на своем. Так надо и все. А еще, когда мы спали, любил крепко сжимать меня в объятиях. Очень крепко. Иногда мне казалось, что он может меня во сне задушить.