Олжас Жанайдаров - В середине дождя

— Сестра.

— Старшая, младшая?

— Старшая.

— А я бы не вытерпела никого старше себя. Маму и ту слушаюсь плохо. Ругаемся постоянно.

Таня довела партию до логичной победы.

— Слушай, а тебя кто-нибудь еще приходит навещать? — спросила Таня.

Я покачал головой.

— А почему?

Я не ответил.

— Я бы умерла тут со скуки.

Мы сыграли еще пять партий. Я не выиграл ни одной. Таня взглянула на свои часики и сказала:

— Ладно, я на речку побежала. Нужно окунуться, а то расплавлюсь вся. Ну, пока.

Я думал, что Таня зайдет после ужина, но она не пришла. Вечером в открытое окно залетали отдаленные звуки музыки, и я понял, что Таня, наверно, на дискотеке.

Проснувшись следующим утром, я чувствовал себя уже полностью здоровым. Голова и живот не болели, температура была в норме, но врач сказала мне:

— На всякий случай, проведи еще день в изоляторе. Вернуться в отряд всегда успеешь.

Спешить мне было, в общем, некуда. Я только попросил принести из палаты папку с рисунками и какую-нибудь книжку.

После завтрака я сел у окна и попробовал нарисовать пейзаж, но результат мне не понравился. Я отложил рисунок. Начал читать, но чтение тоже давалось с трудом. Каждую страницу я перечитывал по несколько раз, все время теряя нить рассказа. То и дело посматривал на дверь — надеясь, что вот-вот зайдет Таня.

Таня зашла после обеда.

— Привет! — сказала она с порога.

— Привет, — я отложил книжку.

— Всё читаешь?

Таня подошла ближе и неожиданно села на край кровати. Глядя в глаза, сказала:

— Слушай, я вчера вечером много думала. Я гадкая девчонка. Обыграла тебя в шашки семь раз. Потешила, называется, свое самолюбие. Ты на меня обиделся?

Я улыбнулся:

— Нет.

Она все смотрела мне в глаза:

— Ты, правда, не обиделся?

— Нет. Совсем нет.

Таня помолчала, будто раздумывая, верить мне или нет.

— Ну, ладно. И хорошо. А то я переживала.

Таня встала и прошла к окну. Кажется, ей понравилось это место.

— Ты не думай, что если красивая, то значит не умеет переживать. Или расстраиваться. Или беспокоиться о ком-либо другом. Почему-то многие так думают. Ты, наверно, тоже так думаешь?

— Нет, я так не думаю, — сказал я.

— Ладно. Но в шашки сегодня играть не будем. Хорошо?

— Хорошо.

Она молча глядела в окно, я молчал тоже. Затем Таня повернулась ко мне:

— Ты, кстати, так и собираешься до конца смены в изоляторе пролежать?

— Нет. Завтра возвращаюсь в отряд.

— И будешь день и ночь читать книжки?

— Нет, почему же…

Таня закусила губу. Вздохнула:

— Извини. Что-то я злая сегодня. На обеде с двумя девчонками поссорилась, тебя достаю.

Она прошла к столу и увидела мой незаконченный рисунок. Взяла его в руки.

— Это ты рисовал? — спросила Таня.

Я кивнул.

— Красота.

Тут она увидела на столе мою папку.

— Можно посмотреть?

Прежде чем я успел ответить, она ее уже открыла. Таня медленно просмотрела один за другим все рисунки. Положила их на стол. Взглянула на меня.

— Ты просто здорово рисуешь. Об этом хоть кто-нибудь в лагере знает? — спросила она.

— Я для стенгазеты иногда рисую.

— Стенгазета — это ерунда. Какой же ты… Партизан. Пока не спросишь — не расскажешь.

Она смотрела на меня, думая, видимо, о чем-то своем.

— А я вот ничего не умею. Ни рисовать, ни петь. На плавание только у себя в Иваново хожу. И танцами в пятом классе занималась, но бросила. Терпения, наверно, не хватает.

Я промолчал.

— Слушай, а меня ты можешь нарисовать? — вдруг попросила Таня. — Сейчас?

— Так ведь "тихий час" начинается.

— Ничего. Я с Вадиком договорюсь.

Я пожал плечами, но это означало скорей согласие, чем неуверенность. Таня сказала:

— Сейчас приду.

Она вернулась через двадцать минут, переодевшись в белый топик и джинсовую юбку. Она стала еще красивей и даже как будто взрослей. Я понял, что Таня накрасилась.

— Ну, я готова, — весело сказала она. — Жду указаний, господин художник.

Таня оказалась трудной моделью. Вертелась, без конца болтала, смеялась. Подшучивала над сосредоточенным выражением моего лица. Каждые пять минут она спрашивала "Ну, скоро еще?" и порывалась встать. Я понял, что все это она делала специально. Именно так, как ей казалось, должны вести себя натурщицы — особы вредные и капризные. А может, Таня подобным образом скрывала свое опасение за результат.

Но портрет ей понравился. Она смотрела долго, задумчиво, уже без улыбки. Затем сказала:

— Класс. Ты ничего не испортил и ничего не приукрасил. Это как зеркало, которого не существует, но в которое я всегда мечтала посмотреть.