Олжас Жанайдаров - В середине дождя

— Покажешь в следующий раз?

— Хорошо. Обязательно покажу.

Аня посмотрела на свои руки, тронула колечко на безымянном пальце.

— Тебе сейчас грустно? — спросил я.

— Не знаю. Я сама не знаю.

И она посмотрела на меня. Она действительно не знала.

— Знаешь, недавно я где-то прочитала: "Одиночество — это когда те, кого ты любишь, счастливы без тебя…". Как точно сказано.

Небо становилось сумрачней, фонтан на площади Европы блистал разноцветными огнями. А я стоял рядом с Аней, не зная, о чем она думает на самом деле. Я же думал о том, что совсем скоро она уедет.

— Мне никогда не бывает скучно. Я умею себя занять. А вот одиночество я порой испытываю… — Она смотрела на воду. — В такие моменты хочется повернуть время вспять. Вспоминаешь своих бывших парней, и появляется малодушное желание позвонить, пожаловаться, выплакаться. Хочется приткнуться к чьему-то плечу.

Аня не глядела на меня, все трогая свое колечко.

— Что-то я говорю какую-то ерунду.

Она опять дрожала. Совсем незаметно, пытаясь эту дрожь унять. А может, вчера она дрожала не от холода? Здесь в Москве Аня казалась более беззащитной, чем в Питере.

Я повернул ее и осторожно прижал к себе. Потом приблизил лицо и поцеловал ее, как вчера, — осторожно, в мягкие губы. Мне все хотелось делать осторожно.

На поручень упала капля. Затем еще одна. Тут же — капнуло на запястье. А потом закапало все чаще и чаще. Все сильнее и сильнее.

— Вот и дождь… — тихо сказала Аня.

Я стоял, прижав ее к себе, она стояла, прижавшись ко мне. На нас капал дождь — словно целовал нас обоих. Частыми, порывистыми поцелуями.

Аня отстранилась, взглянула мне в лицо:

— Наверное, мне пора.

Я вытер ее щеку от капель, потом другую. Но дождь все не переставал делать наши лица мокрыми. Как-то все внезапно изменилось. И я еще не знал, как к этому относиться.

В метро было много людей, дождь гнал их с улицы под землю. На эскалаторе с влажными, опущенными вниз зонтами пассажиры были похожи на воинов, держащих в руках стяги поверженного противника. И даже воздух здесь в подземке как-то сразу отсырел. Мы стояли с Аней на эскалаторе вплотную друг к другу, не говоря ни слова. С наших волос чуть капало, стекало за шею, под воротник. И мысли — куда-то утекали.

Нам опять нужно было ехать в разные стороны. Так почему-то всегда получалось. Мы всегда прощались на платформе, а не в вагоне.

Когда мы сошли с эскалатора, Аня повернулась ко мне и сказала:

— Чуть не забыла.

Она открыла сумочку и, покопавшись, протянула мне несколько сложенных листов.

— Мои стихи. Потом почитаешь.

— Хорошо.

На платформе тоже было много народу, а я не видел никого. Аня стояла и глядела мне в глаза. Подошел ее поезд.

— Спасибо тебе за эти дни. Увидимся, — сказала она.

— Увидимся, Анюта.

Она подошла ко мне, быстро поцеловала и забежала в вагон. Ее поезд ушел, а вскоре подошел и мой. В вагоне я сел на свободное место и некоторое время ехал, пытаясь разобраться в том, что я чувствую. Потом развернул Анины стихи и погрузился в чтение.

Это стихотворение было в самой середине. И оно как-то сразу меня зацепило. Я не понимал, чем — по стилю оно не отличалось от остальных. Я начал читать дальше, другие стихи, но строчки предыдущего все вертелись в голове. Я вернулся к этому стиху и перечитал его. Потом перечитал снова.

Когда я подъезжал к своей станции, я уже знал это стихотворение наизусть.

Я добежал до своего дома частыми перебежками — на улице шел самый настоящий ливень. Дома мама сказала, что днем мне несколько раз звонила девушка. "Представилась Таней. Просила тебя перезвонить. Твой мобильный еще в ремонте?" — спросила меня мать. Я кивнул и прошел к себе с телефоном в комнату.

Я позвонил Тане. Она подняла трубку не сразу — я с полминуты слушал протяжные гудки, монотонно сочащиеся в пустоту. Наконец Таня ответила. Мы поговорили минут пять, а потом попрощались. Тане очень надо было меня увидеть — мы договорились встретиться завтра.

Я положил трубку и посмотрел в окно. Я смотрел долго-долго — на темное, уже не серое, а фиолетовое небо, на деревья, которые трепал назойливый ветер, на водный канал, исходивший нервной рябью. Дождь продолжал лить — лить, не переставая. Словно пытаясь затопить все вокруг.

Когда я учился в школе, родители три года подряд отправляли меня в детский лагерь "Сосновый бор", который находился в Московской области. По их мнению, солнце, свежий воздух и игры со сверстниками были теми вещами, которые могли на тот момент составить мое счастье. Но наблюдая организационную суматоху с воспитателями, отрядами, автобусами, путевками, я не чувствовал, как другие дети, никакого восторга. "Все в порядке?" — спрашивала мама. Я кивал головой в ответ.