Гюнтер Грасс - Собачьи годы

В течение следующих месяцев — история тем временем идет своим ходом, уже заключен мир! — мельнику приходится не однажды то силой, то хитростью отбивать свое наплечное беженское добро от посягательств, потому как вокруг полно желающих полакомиться пирожными не имея муки. Да и сам он не раз и не два испытывает искушение облегчить свои десять килограммов муки хотя бы на пригоршню и сварить себе липкую, как клейстер, но такую сытную затирушку; но сколько раз ни подбивает его на это вопиющий его желудок, столько же раз левая его рука лупит по развязывающим мешочек пальцам правой. Таким и видит его ползучая, сама с изумлением себя разглядывающая послевоенная немецкая нищета: кривой, тихий, сдержанный человек на полу в залах ожидания, в беженских бараках, в толкучке казенных очередей. Одно ухо оттопырено, тогда как другое, совсем плоское, приплюснуто к голове заветным мешочком с мукой. Там, под мешочком, оно покоится надежно и, на непосвященный взгляд, тихо, как мышка.

Когда мельник Антон Матерн где-то между главным вокзалом города Ганновера и, хотя и продырявленным, но все еще длиннохвостым конным памятником попадает в полицейскую облаву, затем в участок и — все из-за злополучного мешочка — чуть ли не под арест по подозрению в спекуляции, спасает мельника отнюдь не спешившийся по такому случаю со своего чугунного коня король Эрнст Август, — за него неожиданно вступается некий чиновник оккупационной администрации, бойкими доводами мало-помалу оспаривает его и его десятикилограммовый мешочек у полиции, в ходе этой защитительной речи все ярче обнажая в ослепительной улыбке все свои тридцать два золотых зуба. Мало того, что Золоторотик вызволяет Антона Матерна под свое ручательство и берет кривого мельника вкупе с его мешочком под свою защиту, — распознав удивительные профессиональные способности этого человека, Золоторотик приобретает для него где-то между Дюреном и Крефельдом, то бишь на плоской равнинной местности, слегка поврежденную мельницу на козлах, крышу которой он распоряжается подлатать, а вот дырявую обшивку крыльев ремонтировать не велит, дабы мельница на ветру зря не крутилась.

Ибо мельнику по прихоти Золоторотика надлежит вести на двух этажах мельницы жизнь покойную и созерцательную. Наверху, под сенью мельничных крыльев и заросшими пылью шестеренками мельничной машины, на так называемом мешочном чулане, он спит. Хотя большой лежняк, насыпной ковш с корытцем и выламывающееся из-под крыши зубчатое колесо изрядно загромождают помещение, тем не менее там, где в прежние времена стоял короб загрузки, выкроилось отнюдь не тесное пространство для кровати почти голландских размеров, благо что и до голландской границы тут рукой подать. Жернов-бегун служит столом. В корытце насыпного ковша хранятся пожитки и белье. Летучим мышам приходится покинуть обжитые закуты и проемы, хитроумное сплетение стропил, несущих балок и подкосов под мельничной крышей, освобождая место для скромных подарков Золоторотика — радио, лампы (электричество он, конечно, тоже провел), газет и журналов, а также нехитрой посуды и утвари для старика, который даже на спиртовке исхитряется замечательно жарить картошку. У лестницы, что ведет вниз, обновлены перила. Ибо в просторном закроме, в середине которого красуется мощный несущий ствол мельницы, старик обустроил себе горницу, которая вскоре станет его приемной. Под мельничным веретеном и брусом тормозного рычага, среди хитроумной механики подвесных грузов, клинышков и хомутиков, которая служила когда-то для регулирования жерновов, Золоторотик, умело вплетающий пожелания мельника в ткань своего общего замысла, ставит роскошное, наново обитое кресло с подголовником, которое, поскольку подголовник, как выясняется, мешает размещению на плече мешочка с мукой, в конечном итоге вынуждено уступить свое место обычному креслу без подголовника. Даже в безветренную погоду мельница тихо потрескивает. Если же с улицы потянет сквознячком, пыль, как и в былые годы, клубами ползет от мельничного глаза через весь мельничный постав к дырявому, понуро обвисшему на своих пяльцах мешку. Когда ветер с востока, чугунная печурка малость коптит. Но по большей части низкие облака тянутся над нижнерейнской долиной с запада, от канала. Лишь однажды, едва въехав, мельник смазал главную зубчатую передачу и кружловину, а также подбил все запорные клинья, чтобы сразу видно было: на мельнице настоящий мельник поселился. Но с тех пор он расхаживает по своему жилищу в домашних шлепанцах и темной, не обсыпанной мукой одежке, спит до девяти, завтракает в одиночестве или с Золоторотиком, когда тот у него гостит, и листает военные и послевоенные подшивки американского иллюстрированного журнала «Лайф». Трудовое соглашение он подписал сразу после символической подбивки запорных клиньев. Впрочем, требует от него Золоторотик не слишком много. Во все дни, кроме четверга, по утрам от десяти до полудня мельнику с плоским ухом надлежит принимать посетителей. Во второй же половине дня, за исключением четверга, когда у него прием от трех до пяти, он свободен. В это время он может слушать — не плоским, а другим, оттопыренным своим ухом — радио, ходить в Фирзен в кино или резаться в скат с двумя активными функционерами партии беженцев, которой и он отдает свой голос, поскольку, как он считает, родные кладбища по обоим берегам в устье Вислы, особливо в Штегене, заросли плющом гораздо живописнее, нежели унылые погосты между Крефельдом и Эркеленцем.