Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Возможно, это выступление переубедит ее мужа. Возможно, увидев, как танцует его дочь, он отступит и пересмотрит свою точку зрения, возможно, вскоре в их доме будет звучать музыка и каждый сможет танцевать вволю...

Когда Мишлина приехала на субботнем автобусе, Жозетта бросилась к ней, увлекла ее в свою комнату и, сияя, подарила ей пачку.

Девушка не проявила ни малейшего энтузиазма.

Жозетта страшно огорчилась.

Но вскоре на нее обрушился еще более страшный удар: Мишлина ей спокойно заявила о своем бесповоротном решении не участвовать в гала-выступлении и оставить балет.

Это ее потрясло.

Жозетта тщательно завернула пачку в оберточную бумагу, убрала в шкаф с зеркалом и больше никогда о ней не говорила. Весь уикэнд она сжимала в кармане скомканный платок и часто шмыгала носом.

Нельзя сказать, что она рассердилась на дочь, но ей было обидно: так долго к этому идти и за несколько недель до торжественного финала все бросить...

Она еще долго переживала свое разочарование.

Теперь у нее уже не было никаких оснований присутствовать на занятиях: отныне она танцевала — правда, без прежней страстности — в своих воспоминаниях.

По-настоящему Жозетта воодушевилась лишь в тот день, когда в город, вслед за другими, уехал ее младший сын. Тогда она устроила себе настоящий праздник: передвинула диван и включила музыку. У нее было такое чувство, будто она добилась чего-то очень важного.

Жозетта была у подруги, когда, оступившись, упал со строительных лесов и погиб ее муж. За ней послали, и она тут же — даже не надев плаща — прибежала на стройку.

Страдала она ужасно.

Она никогда бы не поверила, что это и есть смерть. Ей так хотелось остаться со своим супругом наедине, хотя бы на час-два, но у нее не было и минуты. Следовало в деталях продумать организацию похорон, подписать справку у доктора, обмыть и одеть умершего, принести цветы, убрать дом, украсить помещение, где должен стоять гроб, известить всех родственников и — самое главное — целый день принимать ото всех соболезнования, слышать в сотый раз, какое это несчастье и что первыми всегда уходят лучшие... Она утирала слезы, шмыгала носом и возвращалась к своим обязанностям.

Весь день ее неотступно преследовала одна и та же мысль: она корила себя за то, что была небезупречна по отношению к своему супругу. Особенно она винила себя за то, что ничего не сказала ему и хранила в тайне такую важную часть себя самой. Сколько раз она собиралась ему во всем признаться и каждый раз признание откладывала. Она чувствовала, как в ней просыпаются угрызения совести, с которыми ей отныне предстояло жить.

День выдался бурным.

Мишлина и мальчики должны были приехать только на следующее утро.

У Жозетты было столько дел, что она смогла передохнуть лишь после полуночи.

Деревня спала. В тихом и мрачном доме светилась оранжевым светом комната с гробом.

Жозетта застыла на пороге комнаты, наконец-то одна. Немые слезы текли по ее щекам. Она так устала, что уже не чувствовала усталости, зато чувствовала, как в ночном мраке к ней подбираются угрызения совести.

Она долго смотрела на труп, затем на цыпочках подошла к шкафу. Перед зеркалом она разделась до трусов и майки. Затем открыла дверцу и развернула бумажный пакет с балетной пачкой.

Она застегнула ее на талии, стянула на затылке волосы, зажала их расческой и устроила для покойного супруга свое первое торжественное выступление.

Она показала все, чему научилась, все, что умела; она танцевала лучше, чем могла мечтать, лучше, чем под музыку... От ее развивающейся юбки танцевало пламя свечей, и тени вытягивались на стенах.

Она танцевала с закрытыми глазами, склонив голову и согнув руки. Прыжки фуэте снимали усталость, бег на пуантах отпугивал ужас.

У нее в голове звучала вся ее жизнь и вся музыка, все венские скрипки, все оркестры, все оперы; она танцевала, и тишину комнаты разрывал ужасный хруст коленных суставов.

Как и все, мадам Бувье не верила в опросы. Не верила, поскольку ее никогда не опрашивали. Однако на следующий день после своего дня рождения семидесятидвухлетней женщине пришлось пересмотреть свое суждение.

Ее опросили.

Ее не спрашивали, за кого она собирается голосовать; впрочем, даже если бы у нее это спросили, она бы не знала, что ответить; возможно, чтобы выиграть время, она бы сказала: «Если бы муж был жив, он бы...». Нет, девушка задавала ей вопросы о детстве. Этот год был объявлен годом детства, и поэтому опрашивали стариков, что, в общем-то, было не так уж и сложно.