Поль Фурнель - Маленькие девочки дышат тем же воздухом, что и мы

Мальчик достал из кармана карамельку и бесцеремонно запихнул девочке в рот. Девочка карамельку тут же выплюнула, продолжая улыбаться.

— Она их не любит.

Пробовали воздействовать пирожными, шоколадками, мармеладками, апельсинами и даже сыром. Она выплюнула все, заляпала себе платье, а у ее ног образовалась кучка объедков.

Проезжать по площади становилось все труднее, машины сбавляли скорость и даже останавливались, чтобы посмотреть на столпотворение.

Прибывший на место жандарм попытался регулировать дорожное движение, но усмирить любопытных так и не смог. Автомобильные гудки завыли и уже больше не смолкали.

Молочница размахивала руками, пытаясь задержать ждавших ее в лавке покупателей. Дети толпились в центре площади.

Подозвали проходившего мимо доктора.

Тот достал инструменты и осмотрел по-прежнему улыбающуюся и по-прежнему неподвижную пациентку. Ее состояние казалось совершенно нормальным.

— Вероятно, она перенесла психологическое потрясение... надо узнать, не сбежала ли она из соседней школы или, по крайней мере, постараться найти ее родителей.

Зрители, напуганные предположительным умопомешательством, попятились. Папы и мамы отправили детей домой, наказав и носа на улицу не высовывать.

Квартал бурлил. Всем хотелось посмотреть, всем хотелось узнать, всем хотелось понять.

Каждый попытался использовать свой шанс, как если бы речь шла о какой-то игре. Грубый встряхнул. Нежный обнял. Заботливый взял на руки, но сразу же поставил на место, так как от нее скверно пахло. Дурной чуть не пнул, но был остановлен жалостливыми. Хитроватый, не показывая вида, попробовал задать несколько вопросов. Легкомысленный принялся даже убеждать.

Здесь же, при ней, вслух ругали ее родителей, опекунов, учительниц... Договорились до того, что ненормальными на самом деле оказались те, на кого никогда не подумаешь, а затем, с наступлением вечера, решили на следующий день сообщить в полицию и дать объявление в газету, если девочка достоит здесь до утра.

В девятнадцать часов тридцать пять минут зрителей засосало по домам в телевизионную трубу, но еще долго, до глубокой ночи, во многих окнах горел свет и шевелились занавески.

Девочка продолжала стоять, по-прежнему не шевелясь и по-прежнему улыбаясь.

Какое-то время еще можно было различить лунный отблеск на ее зубах, а затем наступила ночь.

Утром улыбка оказалась на прежнем месте. Ни намека на усталость под цветной коркой.

Захлопали по стенам ставни, защелкали оконные шпингалеты, волна возмущения накатила с новой силой. Вот закончатся завтраки, и пробьет час принятия серьезных решений.

Площадь блестела от солнца. В порту неторопливо вальсировали корабли, а в дали сверкало море. Стоя у окна, молочница упивалась кофе с молоком.

Какой-то мальчик, видно местный, чтобы не терять времени, перебежал площадь, увертываясь от редких машин. Проходя мимо, он мельком взглянул на девочку и небрежно бросил:

— Ты чего здесь?

— Стариков коллекционирую.

— А хорошие попадаются?

— Бывает.

Он кивнул и прыгнул на проезжую часть.

Большой красный автобус уже подъезжал.

Софи Бостоф была королевой двора. Даже трудно себе представить, что кто-то мог бы спуститься по лестнице впереди нее или не поздороваться с ней утром. Как только она появлялась, вокруг нее сразу же собиралась девичья стайка, готовая внимать, почитать, оберегать.

Все находили ее красивой. У нее были большие глаза и свободно ниспадающие на плечи волосы. Ее мать никогда не заплетала их в косы и никогда не затягивала в хвостик. Софи носила светлые узорчатые передники, на каждом из которых, по краю кармана, было вышито ее имя.

Любили ее все. Она казалась загадочной, но улыбалась любезно и охотно, а еще умела так склонять голову на левое плечо, что даже учительница ни в чем не могла ей отказать.

Софи же любить всех не собиралась. Это и был ее секрет.

На уроках она проявляла старательность. Рассудительная, немного отстраненная, она выполняла все задания, но никогда не была в числе тех, кто сразу же просится отвечать; она получала хорошие оценки, но никогда не переспрашивала учительницу во время объяснений.

Во дворе Софи великолепно прыгала со скакалкой, великолепно играла в мяч, даже могла, при случае, выиграть у мальчишек в бабки, но все-таки предпочитала штуки более загадочные. Дома, после уроков, она много читала, а потом, на переменах, любила рассказывать о прочитанном. Когда книжные истории заканчивались, она придумывала свои, и никто ничего не замечал.