Артур Дарра - Хранитель слёз

Лиза перестала плакать. По-прежнему глядя куда-то перед собой и облокотив голову к груди Никиты, она чуть слышно вдохнула и утихла.

Никита прижал её к себе крепче. И поцеловал её в обнажённое плечо. Всё. Он уже больше не мог врать себе. Его тянет к ней. Сильно и по-настоящему. Серьёзно и по-взрослому. В эту особенную минуту ему хотелось дарить ей нежность, которой она, как ему казалось, была все эти годы лишена. Нет, это не та родительская нежность к своему ребёнку. Это другая, куда более загадочная нежность. Мужская успокаивающая нежность по отношению к истерзавшейся женской душе.

И вот одеяло уже совсем спадает к её бёдрам. Вот его несмелые пальцы уже скользят по её груди. Вот уже сжимают её налитую мягкость в своей крепкой ладони. Вот уже её идеальные губы, приоткрывшись, замирают на особенном вдохе…

Лиза принимала эту нежность. Нежность на фоне трагично вмешавшейся в её повседневность снежности. А может, под воздействием выпитого и уже растворившегося в ней успокоительного просто не понимала, что происходит.

Кто знает, кто знает…

Пронизало декабрь, точно иголкой по белой ткани, двумя неделями.

Никита старался забыть о случившемся в тот снежный вечер инциденте, но получалось не слишком удачно. Михаилу он решил ничего не рассказывать, когда тот звонил узнать, как обстоят дела. На замену разбитого окна денег у Никиты пока не было, и Лизу пришлось временно переселить в зал, перевесив чёрные шторы из её комнаты на здешний потолочный карниз.

В своих новых покоях Лиза, бывало, плакала. Быть может, ещё не отойдя от шока после стычки с Соней; может, и по какой другой причине. Поэтому Никита решил некоторое время её не беспокоить. Все следующие дни он питался отдельно и все свободные от работы часы проводил в своей комнате, сидя за ноутбуком.

Впоследствии он стал и вовсе избегать Лизы. Только приносил ей еду, и на этом их контакт ограничивался. Лиза почти всегда сидела на диване, читая книги или смотря телевизор. Иногда занималась гимнастикой; во всяком случае, так показалось Никите, однажды случайно увидевшему, как она, лёжа на ковре, неспешно вытягивает ноги кверху.

Парень понимал, что не разговаривать с ней — конечно же, неправильно. Однако всё равно не мог себя перебороть и хотя бы просто посмотреть ей в глаза. По правде говоря, после того дня он ещё ни разу не смотрел ей прямо в глаза. Всё время прятал взгляд и отделывался сухими отговорками, что нужно заниматься по работе срочными делами, и исчезал в своей комнате.

Но по работе он, конечно же, ничем таким не занимался. А только и делал, что писал роман. Писал или просто, лёжа на кровати, о чём-то думал. Например, о том, что испытывает к Лизе непонятные чувства. С одной стороны его терзало чувство вины и притом довольно жгучее. А с другой… Он всё пытался понять, что же произошло тогда после ухода Сони? Как так вышло? И как это вообще назвать?..

Об этом он с Лизой не заговаривал ни на следующий день после случившегося, ни в какой другой. Наверное, поэтому и избегал её, чтобы не напороться на неловкий разговор. Ведь сам он категорически не мог ничего понять. После того странного эпизода Никита не просто считал, что плохо поступил по отношению к Лизе, но и стал на себя смотреть с огромным презрением. Как он мог допустить такую… оплошность? Как? Ведь она его сестра. Не родная, но сестра. Им нельзя. Это ведь неправильно. У них не может ничего получиться.

Конечно, в тот день он далеко не зашёл. Ничего такого между ними не случилось. Космический корабль их страсти долетел лишь до близлежащих слоёв атмосферы. Но сам факт их тесной близости, горячей связи — игнорировать было нельзя.

От всего этого в жизни Никиты многое перевернулось с ног на голову. Ещё и продолжение книги никак не клеилось. Парень абсолютно не понимал, куда же приведут все эти события его главного героя. Что будет после того, как он… переступил черту ? После того, как приблизился к своей сестре максимально близко ? Что дальше?..

История встала в режим паузы — до некоторых прояснений в жизни самого Никиты. Вслед за этим в этот же режим перешла и его мечта. Хлоп — и всё в один миг застопорилось, будто кто-то поднял разводной мост, и проход дальше был основательно невозможен.

Теперь Никита знал наверняка лишь одно — он вышел с главным героем своей книги на одну тропу, на один путь. Что испытывает он сам — то испытывает его протагонист. К тому же он даже и не изменил имена своим героям. Оставил такие же, как у их прототипов.