Сергей Дигол - Старость шакала[СИ]

— Доброе утро, Валентин Трофимыч, — говорит адвокат подчеркнуто вежливо, что не мешает ему сохранять привычную надменность, правда, всего на несколько секунд.

На шее — галстук с золотым зажимом, наверняка из Парижа или Милана и, конечно, подобран любовницей, которую он привык брать в заграничные командировки.

Галстук, на котором повесился Валентин, был ядовито–желтого цвета. Касапу взял его у Хвоста из пятой камеры, якобы для свидания с женщиной.

— Семнадцать лет как расстались, — пояснил Валентин, заметив мелькнувшее во взгляде Хвоста недоверие, — может, в последний раз видимся.

Хвост не ответил, лишь покорно улыбнулся, чтобы не ставить в неудобное положение авторитета, состоящего к тому же на полном греве.

О том, что он завязывает, Валентин объявил на первом же сходняке с начала шестой отсидки. К удивлению Касапу, для зэков он остался тем же, кем был двадцать лет назад — аксакалом зоны, чуть ли не хранителем воровского закона. Такое положение, хотя и позволяло Валентину не париться о будущем, повергало его в уныние каждый раз, когда он пытался уравновесить волю с неволей и, как не старался, вынужден был признать, что тюрьма больше никакой не конкурент кипящему за ее стенами миру.

Опровергать, однако, легенду о себе Валентин не стал, и вскоре его тихий голос уверенно звучал в мертвой тишине сходняков. Возразить Касапу мог лишь один человек — Пахан Македонский, сменщик покойного Митрича. Македонский, хотя и держал слово последним, сказанное Валентином превращал в обязательный для остальных зэков закон.

— Как чувствуете себя? — натужно улыбается адвокат.

Он впервые здесь, можно не спрашивать доказательств обратного. Он вообще впервые в тюрьме — Касапу понял это по его пружинящей улыбке и пугливому взгляду, который адвокат бросает на все вокруг: на серые стены и зарешеченное окно, на стол, к которому он брезгует прикоснуться, а еще — на руки Валентина: их адвокат разглядывает с особой тревогой.

— У вас Шевроле? — спрашивает вдруг Валентин.

— Что, простите?

— Ничего, ничего, — извиняюще вытягивает руку Валентин.

Может, и не Шевроле. Может Мерседес или БМВ. Какая разница, на чем он въехал на первый курс юрфака Кишиневского университета? Схема–то одинаковая: деньги, машина, юрфак, диплом и собственное адвокатское бюро, которых в Кишиневе столько же, сколько табачных ларьков. Что, впрочем, никак не снижает перенаселенность городской тюрьмы.

— Давайте перейдем к делу — становится серьезным адвокат.

Так ему проще отключиться от пугающего наваждения, от того, что он вдруг представил себя сидящим напротив человеком — стариком, отбывающим бог знает какой срок, немощным зэком, который не видит ничего, кроме этих кажущихся вечно сырыми стен и решеток на окнах. И еще — этого сытого и трусливого лица напротив.

Охранник Мишка, заявившийся к Валентину около года назад, начал примерно также.

— Вообще–то я по делу, — сказал он заговорщическим тоном.

Мишку, как и Валентина, с рынка выжали цыгане.

— Это беспредел какой–то — шептал Мишка, умолчав о том, что первым начал именно он. Ведь это он, а не кто–то другой, потребовал у цыган, обчищавших теперь покупателей вместо Валентина, откат — не больше и не меньше, а ровно столько, сколько привык брать с Касапу.

Валентин отстегивал Мишке почти десять лет, и эта была, надо признаться, умеренная плата сразу за две услуги: право уводить часть денег из–под носа Рубца и молчаливое попустительство самого сообразительного из охранников. Цыгане же откатывали сразу двоим — Рубцу и собственному покровителю — полковнику МВД. Мишка был явно лишним в этом списке.

— Хуже чем на вокзале, — ныл Мишка, — цыганята шныряют повсюду: в молочном, мясном, даже реализаторов пару раз обокрали. Покупатели боятся сунуться на рынок. Уже и облавы были, да что толку, если у них крыша ментовская.

Цыгане и вправду работали топорно — брали числом, а не как Валентин — высоким воровским искусством. Если бы не камеры наблюдения, о которых Валентина никто, даже Мишка, не предупредил, с выходом на тюремную пенсию можно было и повременить. А так — состав преступления в прямом эфире.

— Ты почему о камерах молчал? — спросил Валентин, и Мишка нервно заерзал.

— Да не знал я, — зашипел он, — да что я — ни Рубец, ни Козма ни в зуб ногой. Менты за ночь оборудования смонтировали, клянусь! Полковник–то этот спал и видел как Рубца прижмет. Кстати, когда Рубец отдал менту долю, камеры поснимали — вот это мы уже видели.