Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

— Что ты обо мне беспокоишься, Бланш? Я тут не впервые, разберусь. Возьму что-нибудь выпить. А ты иди к другим гостям.

Он всматривался сквозь дым, стараясь найти Джинни или Веру.

— Ну, это невежливо, вот так тебя бросать, совсем одного, а Вера, как назло, куда-то запропастилась. И Джинни ушла за льдом. Какая чудесная девочка! Я хотела заказать лед по телефону, но она вызвалась пойти и настояла на этом. Один из ее приятелей пошел с ней. Ральф, фамилию не запомнила. Симпатичный парень.

— Да, я с ним знаком, — сказал Лэндон.

Бланш легонько тронула его за руку.

— Может, это не мое дело, но у Веры с Джинни сегодня был разговор.

Лэндон повернулся к ней.

— Да? О чем?

— Может, это и ерунда, но я слышала, как они ссорились перед вечеринкой. В спальне, наверху. Из-за этого парня. Ты, наверное, знаешь, как Вера относится к этим молодим радикалам…

— Мы вроде никогда на эту тему не говорили.

— Когда Джинни сегодня приехала с ним в аэропорт… Н-да. Так вот, когда они добрались сюда, Вера подняла жуткий скандал. Требовала, чтобы Джинни перестала с этим парнем встречаться. Ты знаешь, Вера бывает такой непреклонной…

— Да, знаю.

— Иногда я думаю: мне бы ее силу…

Вдруг как из-под земли вырос Хауэрд, на его красивом лице складкой отпечаталось недовольство.

— Мама, ну что такое! Там люди у дверей! Это гости, причем твои!

— Да, да, дорогой, иду. Займи дядю Фредди и представь его кому-нибудь из твоих прелестных друзей…

Но едва она ушла, как Хауэрд, явно взвинченный, извинился и исчез в большой соседней комнате, где люди топтались на месте под какую-то медленную джазовую мелодию. Лэндон прошел к бару и попросил выпить. Бармен в белом пиджаке с глухим стуком бросил в стакан два кубика льда и оросил их сверху шотландским виски «Беллз ройял резерв». От бутылки с содовой Лэндон отказался, решив принять этот первосортный напиток в чистом виде. После «Старого тролля» разница была ощутимой, и он с удовольствием потягивал виски, перемещаясь от группы к группе в поисках знакомого лица. На вечеринках ему всегда было неуютно — как-то не умел он заводить разговоры с незнакомыми людьми. Что им сказать? Здравствуйте. Меня зовут Фред Лэндон. Здесь очень мило. Дальше — точка. Пожалуй, он — из разряда слушателей. Но когда выпьешь — все-таки легче, и он попросил налить ему еще. Лэндону показалось, что, наливая ему двойную порцию, бармен ухмыльнулся. Наверное, думает — алкаш. Любитель накачаться за чужой счет. В мешковатом костюме. Чей-то дядюшка-холостяк. Мысленно Лэндон отмахнулся от бармена. Да пошел ты, холуйская рожа!

Веру он не нашел и сквозь толпу гостей протиснулся в другую комнату. Помнится, здесь они по воскресеньям обедали, Хьюз в серых брюках и голубой куртке стоял в торце стола и нарезал жареный окорок или вырезку. Иногда Бланш, опережавшую всех по части питья круга на четыре, тянуло на подвиги, и она начинала гладить Лэндона под столом по колену, Вера же, откровенно скучая, слушала болтовню Хауэрда о его последней пассии. Большая, полная воздуха и света комната сейчас вся загустела от дыма и гомона. В разогретом полумраке пары кружили друг возле друга — руки вытянуты вперед, глаза закрыты. Но вот на смену приятной и мелодичной джазовой теме пришел взбесившийся электроорган. На нем играл какой-то псих… или он играл ногами? Может, он шлепал по клавишам своим хрящом? В общем, какая-то часть его атаковала клавиатуру с демонической энергией. На миг Лэндон увидел органиста: переполненный бурными чувствами, он кидался на инструмент руками и ногами, отмечая все паузы клацаньем зубов. Время от времени раздавались душераздирающие вопли — это наверняка подавала голос терзаемая муками душа. Лэндон, что-то помнивший из Данте с университетских времен, задался вопросом: забреди в эту комнату странствующая тень из средневековья, не подумала бы она, что оказалась в аду? Танцующие, кто помоложе, а кто и постарше, кружили друг возле друга, стараясь не толкаться, каждый поглощен своими мыслями, застывшие лица предполагают серьезный ритуал, а тела дергаются, словно их подпаливают на костре. Лэндону этот странный мрачнолицый круг казался танцем эпилептиков, а дикие ритмы и выкрики органиста наводили на мысль о каком-то старинном племенном обряде. Куда ни глянь — везде признаки остаточного примитивизма. Может, не такая уж это плохая штука, знать бы меру. Но с мерой нынче дело плохо, сдержанность в наш век не очень котируется. Что до этого вечера органной музыки, он был бы уместнее где-нибудь в лесу, после удачной охоты. Молодежи такое еще можно простить — но когда вместе с ними пыхтит и потеет затянутый в джинсы мужчина средних лет, это уже не лезет ни в какие ворота.