Мари-Клер Бле - Современная канадская повесть

В спальне он разгладил покрывало ладонью, прилег и уставился в окошко на свой собственный, такой знакомый кусочек неба. Перестук в висках постепенно стихал, тело медленно расслаблялось, разжимались пружины — он снялся с якоря и выплыл в широкое и темное море сна. Ему снова привиделась дочь. Джинни была одета как студентка женского колледжа: джемпер цвета сосновой зелени, черные чулки и туфли без каблука. У ворота бледно-зеленой рубашки проглядывал галстук, из-под берета выпадали косы. Не самый подходящий туалет для семнадцатилетней девушки. Она стояла на лужайке под старой яблоней-кислицей. Лэндон, находясь чуть в стороне, смотрел, как его дочь освобождается от одежды. Сначала она швырнула свой берет Ральфу Чемберлену — тот, как голая обезьяна, сидел на искривленном суку, а белые бока его, освещенные зловещим желтым глазом — солнцем на зеленых небесах, — отдавали бронзой. На этой лужайке в предместье Бей-Сити Лэндон ребенком играл с Уолли Билом. Он сразу узнал это место, хотя не был там добрых тридцать лет. В знойные дни к этому старому дереву сбредались черные и белые коровы, они ложились в тень и отгоняли хвостами мух или жевали сгнившую падалицу. Он с Уолли запускали в них камешками, стараясь, чтобы они рикошетом отлетали от коровьих спин; городские мальчишки, готовые в любую минуту драпануть, если медлительные, меланхоличные животные вдруг кинутся на них. Когда Лэндон снова посмотрел на дочь, на ее месте под деревом стояла Вера — голая, как Ева в первое утро. И тоже жевала кислое яблоко. Поманив Лэндона, она исполнила медленный танец — приглашение предаться любовным утехам. На изогнутом суку ухмылялся сатир, он дудел в тростниковую дудочку и приплясывал на раздвоенных копытцах. Лэндон рванулся к ним, охваченный желанием, внезапно осознав на бегу, что и сам он — нагишом. Едва он успел обнять жену, она исчезла в облачке желтого дыма. Над ним зловредно захихикал сатир и швырнул в его мужское достояние жестким яблоком.

Он проснулся и обнаружил рядом в постели свою застенчивую соседку — вовсе не застенчивую, а теплую и нагую.

— О, Маргарет. Как чудесно.

Она прикоснулась к нему.

— Что это с тобой? Ты видел во сне меня, Фредерик?

— Маргарет, дорогая, до чего же ты молодец.

— Ты, наверно, считаешь, что я совсем стыд потеряла?

— Да, но я в восторге от твоего бесстыдства. Вот это сюрприз! Какой счастливый день…

— Ты любишь меня, Фредерик?

— Да, Маргарет, правда-правда.

— Скажи мне это, пожалуйста. Скажи, что любишь меня.

— Господи, Маргарет, я люблю тебя… люблю, люблю, люблю…

Через окно, приоткрытое на полдюйма, дабы впустить сомнительного качества воздух, до Лэндона доносился шум Спадина-авеню — гудки автомобилей, визг тормозов. Человеческий поток растекался к жилым кварталам по запруженным машинами улицам, бурлил в переполненных поездах метро. Люди толкали и пихали друг друга, Лэндону же в этот предвечерний час жизнь подарила — пусть на время — покой и любовь.

Вечернее небо насупилось, хотя до выхода из дому Лэндон видел в окно луну — большая и желтая, она выглянула из-за крыши научной библиотеки, потом быстро поднялась и скрылась за облаками. Сейчас Лэндон, сойдя с трамвая на Сент-Клер-авеню, одиноким пешеходом спускался к югу по Рассел-Хилл-роуд. Он в конце концов решил, что в гости к Бланш пойдет. Пробудет там часок с небольшим. Вполне достаточно, чтобы выспросить у Джинни о ее планах и, может, договориться пообедать с ней в воскресенье. Заодно станет ясно, что на уме у Веры. Домой он вернется не поздно, и у него хватит времени как следует выспаться, отдохнуть перед ранним выездом с Маргарет. Она охотно предложила свою машину, а вот ехать с мим сама поначалу стеснялась. Но он все же уговорил Маргарет познакомиться о его сестрой.

Выложенная плитами дорожка, изгибаясь, вела к ступенькам, освещенным желтым станционным фонарем. Тяжелое кольцо солидно отсвечивало медью на фоне темной двери. За окнами в свинцовой оправе, как тени на экране, стояли или двигались фигуры. Доносилась музыка: какой-то тростниковый инструмент издавал высокие, напоминающие посвист флейты, звуки, с металлическим скрежетом елозили по струнам смычки. Музыка выходила диковинная, она разворачивалась в вечернем воздухе, будто кобра из корзинки. Лэндон постоял у входа, прислушиваясь к этим звукам с илистых берегов Ганга. В свое время под такие переливы Вера стояла на голове. Когда увлекалась йогой и «Пятью шагами к нормальному усвоению пищи». Дверное кольцо с львиной головой Лэндон трогать не стал — нажал на кнопку звонка и, расстегнув весеннее пальто, окинул быстрым взглядом голубую поплиновую рубашку и серый костюм, купленный в 1966 году — чтоб идти на чью-то свадьбу. Старомодный донельзя, но современные туалеты в обтяжку — это было не для Лэндона. Шмотки на его вкус еще нужно было искать. Он предпочитал брюки свободного — даже чересчур — покроя: не облегающие, удобные в шагу. В конторе Крэмнер часто прохаживался по этому поводу. Крэмнер! Сейчас греет свои костлявые бока под флоридским солнцем. Изводит незнакомых людей своими байками. Через минуту дверь открылась — на пороге стоял худощавый загорелый парень и смотрел на Лэндона. Белые клешеные брюки, ослепительно оранжевая сатиновая рубашка, расстегнутая у ворота, — выглядел он эффектно. Длинные темные волосы причесаны волосок к волоску. Из мочки уха — одного — свисал золотой талисман. Парень был бос. Лишь через несколько секунд они узнали друг друга.