Светлана Шенбрунн - Розы и хризантемы

— Адрес дяди я знала. Утром вскочила: надо идти, ехать, спасать отца! До Москвы добиралась больше месяца — не было денег. Открыла его жена. Взглянула на меня и тут же захлопнула дверь. Я ничего не поняла, позвонила снова — думала, она меня не узнала. На этот раз вышел сам дядя. Сказал: «Убирайся отсюда и не смей больше тут появляться!» Вот это… эта минута… это было самое страшное…

— Ах, как я вам сочувствую!.. Столько пережить… Но их тоже нельзя обвинять… Что делать — такие времена. Начинаешь бояться собственной тени…

— Времена тут ни при чем. Я ему этого никогда не прощу. Не попытаться спасти брата. И после этого спокойно жить. Заниматься наукой. Ездить на дачу…

— Что говорить — ужас… Сколько загубленных судеб! Сколько бессмысленного страдания… Одного не могу понять — кому это нужно? Зачем? Чем больше живешь, тем больше убеждаешься: до чего же мерзкий, проклятый мир! Хоть бы он уже провалился куда-нибудь в тартарары — раз и навсегда! Не знать всего этого и не видеть!..

Да, у нее всегда так: то лучше быть живой собакой, чем мертвым львом, то весь мир чтоб провалился…

— Нет, это не выход, — не соглашается Нина Константиновна. — Нужно сделать мир лучше. Добрее, справедливее!

— Нина Константиновна, дорогая, — все это прекрасные слова и розовые мечты. Сколько я ни живу на этом свете, сколько ни наблюдаю, лучше что-то ни на йоту не становится — все только хуже и хуже…

— Но ведь все зависит от людей! От нас с вами.

— Что вы, дорогая! Мы ни в чем тут не властны, в лучшем случае — невольные жертвы. Да и вообще, более мерзкую тварь, чем человек, трудно себе вообразить. Ни одна скотина не способна на такую подлость и такое бездушие! Как вспомнишь, сколько зла причиняется в разное время просто так, походя, без всякой нужды!.. Ладно, бог с ним — все это разговоры в пользу бедных… Объясните лучше, как вы все-таки устроились? Почти ребенок, одна, в чужом городе…

— Устроилась? Очень просто. Нашла завод, где требовались рабочие, получила койку в общежитии. Сказала, что родители погибли во время землетрясения. Четыре года жила с одной мыслью: доказать, добиться правды! А потом война — для таких, как я, это было избавление…

— Ну, знаете, — вздыхает мама, — если уж эта чума, эта всеобщая погибель показалась вам избавлением!..

— И все равно я знаю: произошла ошибка, она разъяснится. Рано или поздно… — В щелочку видно, как заслоняется свет в окошке. Это Нина Константиновна, наверное, поднялась и подошла к окну.

— Ах, перестаньте! — не верит мама. — Это в пьесах правда непременно выходит на свет. В последнем действии. Приезжает некий господин Правдин и призывает всех негодяев к ответу. Да и в пьесе, я вам скажу, большей частью за уши притянуто — для морали. А в жизни побеждают ложь и неправда. Так уж заведено. Да, да — оглянитесь вокруг, откройте глаза, посмотрите! Допустим даже, что вы чего-то добьетесь… Маловероятно, но предположим. Кому от этого станет легче?

— Мне!

— Не знаю. Жизнь им вы все равно не вернете…

— Верну хотя бы честное имя! Поверьте, не так уж много на свете таких людей, как мой отец!

— Ах, Нина Константиновна, дорогая, вы меня извините, но вы безумно наивны. Не обижайтесь, ради бога, подумайте сами!.. С этими прожженными мерзавцами говорить о какой-то чести! Смешно… Ваш дядя, в сущности, правильно поступил — с волками жить, по-волчьи выть. Начнешь доказывать, не успеешь оглянуться, как сам угодишь в ту же яму. То есть я, конечно, его поступка по отношению к вам не оправдываю, но вряд ли такое уж это было для него удовольствие: отречься от брата и прогнать от себя несчастную племянницу. Наверняка после мучился и казнился… Поставьте на минуту себя на его место…

Нина Константиновна чуть сдвигается от окна.

— Вот уж не собираюсь: ставить себя на место предателя! Берег свою шкуру! Уж кто-кто, а он-то понимал, что брат пал жертвой клеветы. Понимал и молчал! Трус и подлец! Мой отец был честный коммунист. Честный пламенный коммунист, беззаветно преданный делу партии! А брат его оказался паршивый слизняк, ничтожество, мерзкий интеллигентишка!

— Ах, Нина Константиновна, дорогая!.. Перестаньте… Взвесьте здраво: что он мог сделать? Да ровным счетом ничего…

— Как — ничего? Даже не попытался…

— Если бы это было уголовное обвинение, тогда — да, тут я согласна. Можно пустить в ход связи, протекцию, подкуп. Но в подобном случае… Тем более когда речь идет о человеке такого ранга, как ваш отец… Вы слышали хоть раз, чтобы удалось выцарапать кого-то из их когтей? Не знаю, возможно, я ошибаюсь… Все равно, послушайтесь меня: не судите строго старого, несчастного человека. Постарайтесь найти пути к примирению…