Леонид Гиршович - Арена XX

Рудаков Авангард Трифонович

Олейничев Герман Иванович

Садовничий Револьт Анисимович

Солдатов Владимир Ильич

Азатян Левон Гаспарович

Россоловский Никита Аверьянович

Богомил Борис Витальевич

Ровнина Андрей Андреевич

Иволгин Артем Леонтьевич

Хайшбашев Альберт Венидиктович

Шрага Юрий Владимирович

Истомин Адольф Ильич

Великанов Задиг Сергеевич

Големб Анатолий Бернгардович

Ионин Борис Акимович

Янчик Эдуард Васильевич

Жордания Павел Назарович

Балабан Виктор Александрович

Белоног Вадим Исаакович

Романов Павел Кириллович

Адуев Эльгар Ричардович

Крутишкин Алексей Миронович

Бакинцев Петр Емельянович

Красный Ефрем Залманович

Даукш Феликс Янович

Головнин Федор Лукьянович

Хмельников Рафаэль Иосифович

Карпов Николай Иванович

Сапша Ромуальд Григорьевич

Вилкомирский Александр Ярославович

Ватло Алексей Георгиевич

Полугин Вильям Савельевич

Клевер Анри Генрихович

Водовозов Петр Родионович

Вспоминает Роксана Семеновна Бурденко:

«За столом сидит представитель Военного совета московского военного округа. Время от времени он снимает фуражку и утирает пот с бритой головы и затылка. Это уже пятая школа за сегодняшнее утро. Производится запись добровольцев в ряды дивизии народного ополчения Дзержинского района. К столу, обращенному на солнечную сторону двора, выстроилась очередь из наших одноклассников. Они называют фамилию, имя, отчество и переходят в тень. Мы все – девочки, младшие классы, учительницы, директор – стоим со строгими лицами, понимая, что присутствуем при историческом моменте. Когда все записались, военный сказал: “Сбор завтра у школы в восемь утра. Отсюда колонной направляетесь к Дзержинскому райкому партии. Иметь при себе мыло, кружку и запас продовольствия на трое суток. Пусть мамы испекут вам что-нибудь вкусное”. Я заметила, как Алла Аркадьевна прослезилась».

Дивизия народного ополчения Дзержинского района, вооруженная нестреляющими винтовками Манлихера и Маузера, вступит в бой с немцами под Ельней. «На Ельнинском выступе мы имели возможность перемалывать крупные силы русских с минимальными для себя потерями», – писал Гальдер.

…

– Есть Казанцев!

– Каждан?

– Есть Каждан!

– Карелин?

– Есть Карелин!

– Кедрин?

– Есть Кедрин!

– Кин?

– Есть Кин!

– Кистяков?

– Есть Кистяков!

– Ковбасюк? Ковбасюк?.. Корвин?

– Есть Корвин!

…

Перед обедом мать сочла сливы и видит: одной нет.

– Слово имеет старший батальонный комиссар запаса товарищ Рубанчик.

– Товарищи! Работники нашей киностудии вливаются в ряды народного воинства. Вместе со всей страной мы готовы дать сокрушительный отпор немецко-фашистским захватчикам…

– Милий Степанович, – пригибаясь, как под пулями, к Ротмистрову подбежал профгруппорг цеха и шепотом: – Ковбасюк пришел, говорит: замок заело.

– Мог бы и не приходить.

– Милий Степанович, плачет. Спрашивает, можно ему занять место в строю?

– Я же сказал: нет.

Рубанчик продолжал потрясать в воздухе кулаком.

– Нас вдохновляет пример наших героических предков, Суворова, Кутузова, Александра Невского, Минина и Пожарского…

«Особенно твоих предков. Да немцы под орех всех разделают». Это была сложная комбинация злорадства, ненависти и паники. Нельзя сказать, что профгруппорг ненавидел этих выстроенных в две шеренги дяденек, добрая половина из которых сверкала лысинами. Но многих ненавидел люто, например Кедрина. А Рубанчика что – любил?

– Да здравствует наша Родина, товарищи, могучая и непобедимая! Да здравствует великий советский народ! Враг будет уничтожен и разгромлен, товарищи!

Гавря смотрел на ополченцев-мосфильмовцев, плечом к плечу с которыми он мог бы сейчас стоять, и по его огромным, как надувные шары, щекам катились под стать им такие же крупные слезы. Он мог бы стоять в одном строю с анималистом Дриго, с оператором Корвиным, со сценаристом Ираклием Кедриным.

Заметив профгруппорга, бросился к нему:

– Ну что?

– Неумолим боярин.

Все-таки Гавря пробился к Ротмистрову, задевая всех своим мешком.

– Милий Степанович, я же собрался, я… Замок заело, а я был один дома… Я уже в окно хотел, когда мамаша пришла… Может… а?

Ротмистров не удостоил его взглядом, уполномоченному по спискам было не до него. А Гавря стоял, сопел, мял в кулаке широколопастный свой галстук.