Павел Верещагин - Роман в формате хэппи-энд

Раньше он смотрел на нее с затаенным восхищением, на то, например, как она задумчивым жестом откидывает волосы со лба, или как в воскресенье озабоченно сервирует стол к завтраку — раскладывает салфеточки уголками, мажет джем на тосты, варит кофе по–варшавски, а теперь даже в воскресенье утром у них дома звонит без остановки его мобильный телефон.

Раньше он любил ходить с ней в гости, смотреть, как она, собираясь, подбирает вечернее платье, серьезно и строго изучает свое отражение в зеркале, любил восхищенные взгляды мужчин в ее сторону, а теперь она по глазам видит, что он бы с большим удовольствием остался лежать на диване перед телевизором, если бы в гости она поехала одна.

Раньше он без конца спрашивал о ее работе, мастерской, девчонках, а теперь слушает об этом с терпеливой улыбкой, как рассказы ребенка о происшествиях в детском саду. Конечно, их проблемы смешны по сравнению с тем, что делает он, и все же… Обидно.

Да и вообще, раньше он каждый вечер начинал волноваться с приближением ночи, а теперь все чаще и чаще засыпает, не дождавшись ее из душа…

То есть она все понимает, он очень устает, на нем лежит ответственность, от него зависят люди. И их жизнь, безусловно, изменилась за последние годы. У нее своя машина, у него своя. Сын пошел в хорошую школу. Дважды в год они ездят за границу, лыжи в марте, море в сентябре. Родители ни в чем не нуждаются… Но если он думает, что это для нее главное… И если ему больше не нужна ее красота, ее любовь, то какой во всем этом смысл?

Катя почувствовала, что на глаза наворачиваются непрошенные слезы.

Ей тридцать пять. Она, конечно, еще красива, мужчины в ее присутствии становятся мужчинами, но что будет через пять лет? А через десять? А кем будет он через десять лет?

«Надо так ему и сказать, — думала Катя, выходя из вагона у Финляндского вокзала. — Я не хочу, чтобы ты жил со мной только из–за сына, или из привычки, или из благодарности к прошлому. Если больше нет любви…»

Пока еще ей не поздно устроить судьбу. Например, Шереметьевский. Как он за ней ухаживал в свое время! Как был поражен, когда она вышла замуж. Недавно они случайно встретились на улице. Пили кофе. Он стал большим человеком. Жаловался, что семейная жизнь не складывается. Потому что, поняла Катя, он не может забыть ее.

Или этот артист, Бубнов. Дурачится, изображает в шутку, что влюблен, что сердце его разбито, но Катя–то видит, что он и в самом деле сильно задет. Женщину не обманешь.

Вчера вечером они с мужем первый раз в жизни поссорились и друг на друга кричали. Она никогда не думала, что это будет так ужасно. Она просто ненавидела его, кричала и не могла остановиться. Как в истерике. Сын Сережка смотрел на них в ужасе. Это, наверное, конец. И они больше никогда не смогут относиться друг к другу по–прежнему…

И вдруг Катя вспомнила, что именно здесь, в вестибюле метро у Финляндского вокзала…

…Тридцать первое декабря, и всего несколько часов осталось до нового года. На улице метель, люди вбегают занесенные снегом, отряхиваются, обстукивают перчатками воротники, вертят головами… Как всегда под Новый год, все в приподнятом настроении, все спешат, все с покупками, пахнет мандаринами, елками… Шумно… А тут еще слепой аккордеонист громко играет вальс «Амурские волны»…

А рядом с ней стоит он, тогда еще просто знакомый, однокурсник… И между ними еще ничего нет, еще не сказано никаких слов… То есть они, может быть, и отмечали друг друга на общих лекциях, но мало ли в институте симпатичных мальчиков. Они случайно ездили вместе за город переделывать перед сессией какую–то работу, съемку рельефа местности… Потоптались со смехом по снегу, что–то замерили, что–то сняли, что–то записали в журнал; потом сидели в пустом кафе, грелись, разговаривали ни о чем… И вот теперь уже давно пора легко сказать: «Пока!» — и разбежаться в разные стороны, ей вниз, в метро, ему на улицу, на автобус. За ней ухаживает отличный парень, надежный и смелый, да и он, как она заметила, несвободен… Ее через несколько часов будет где–то ждать застолье и гитара, магнитофон и танцы, а ей тошно думать обо всем этом. И они все стоят и стоят. И ему, как она видит, тоже очень не хочется уходить, и от этого почему–то замирает сердце. В его серых глазах рядом, за пушистыми ресницами, смущение и вопрос.

И что там вокруг них в метро? Грязные стены, слякоть на полу, бумажки возле урны, баба, по глаза замотанная в платок, продает пирожки… Этот аккордеонист с его «Амурскими волнами»… А ей кажется, что все сверкает и переливается, как во время китайского карнавала, и что она еще не начинала жить…